— Не скажи, — произнес он. — У тебя такие глаза… Когда ты смотришь на меня, они меня словно засасывают…

Энни почувствовала, как жар приливает у нее к вискам. Перед глазами в сотый раз, словно наваждение, встал тот эпизод в спальне Джона…

— Мы не должны… — прошептала она.

— Разумеется, — кивнул он, — не должны.

— Я люблю Ангуса, — заявила Энни, хотя сама чувствовала, что не очень уверена в этом. — Несмотря на то что мы с ним сейчас по разные стороны баррикад, несмотря на все, что он сделал… Может быть, и не должна, а все равно люблю…

— Тогда, — согласился Джон, — нам с тобой не о чем беспокоиться. Все, что нам нужно, — это чтобы ты сейчас отпустила мою руку, пошла домой, легла в свою постель, — и будем считать, что этого разговора никогда не было.

— Ты думаешь, — проговорила Энни, — мы сможем о нем забыть?

— Должны. По-твоему, у нас есть выбор?

Энни уставилась на Джона. Она знала, какие чувства сейчас обуревают его, ибо и сама чувствовала то же самое. Она знала, что если не сможет устоять перед этим чувством, то и Джон тоже не сможет…

— Выбора нет, — обреченно сказала она.

— Да, забудем об этом, так будет лучше.

Руки их разжались, и Энни, почувствовав внезапный холод, словно ладонь Джона согревала ее, машинально закуталась в плед. Впрочем, они уже были в двух шагах от ее теперешнего жилья — скромного строения из серого кирпича с крытой соломой крышей и крохотным слюдяным оконцем. Внутри была всего одна комната, у одной из стен которой стоял стол. Была, возможно, и другая мебель — этого Энни не могла припомнить, так как в данный момент могла думать только о кровати.

— Спокойной ночи, Энни, — произнес Джон. По голосу его чувствовалось, что сейчас в его душе порядочность борется с желанием.

— Спокойной ночи, — прошептала она. Он развернулся и пошел прочь.

— Джон! — окликнула его Энни. Джон обернулся. Казалось, он готов был сделать шаг ей навстречу.

…От их лагеря до лагеря англичан — всего день похода. Завтра будет бой… Англичане, говорят, всегда строятся ровными, словно по линейке, рядами, отлично стреляют… Нельзя не признать, что горцам при всем их боевом энтузиазме не хватает дисциплины и выучки. И Джон завтра непременно будет в первых рядах, один из первых встретит грудью английские пули и штыки. Вся опасность и вся слава достанется Джону. Энни же останется в тылу, наблюдая за боем и отдавая приказы.

Муж Энни тоже примет бой — но по другую сторону линии фронта… И может, не дай Бог, статься, что Джону достанется пуля, выпущенная Ангусом… Если это произойдет, будет ли после этого иметь какое-то значение, что Энни сохраняла верность такому мужу?

Джон по-прежнему смотрел на нее, не отрывая глаз.

— Что, Энни? — спросил наконец он. Энни опустила глаза.

— Спасибо, Джон, — прошептала она, — спасибо, что проводил меня…

Как же все-таки это больно — понимать, что то, чего ты хочешь, нечестно, непорядочно, грешно, знать, что ты этого никогда не сделаешь — и все равно хотеть… Хотя бы всего один раз… на одну ночь…

— Я пришлю за тобой кого-нибудь утром, — произнес он, — а пока, думаю, тебе лучше выспаться.

Энни молча кивнула. Что здесь можно сказать, когда оба отлично знают, что выспаться этой ночью ей вряд ли удастся… Джон снова развернулся и пошел прочь.