– Две сережки? И это все? К тому же они разные!

На следующее утро Томас неохотно открыл глаза и недовольно уставился на своего камердинера.

Патрик Донован сморщил нос.

– Ты провонял духами. Что это за цветок?

– Жасмин, – пробормотал Томас. – Или роза. Приготовь мне ванну.

– Непременно, – проворчал Донован. – И как можно быстрее.

– Ты можешь сломать сережки и продать только камни. На завтрак хватит.

– Опять хлеб, сыр и оливки? – Донован поморщился. – Мне не хватает полноценного английского завтрака. Бифштекс, бекон…

– Ну и отправляйся в Англию, – отрезал Томас.

– И оставить тебя здесь? Да тебя же сразу повесят за преступления, если, конечно, какой-нибудь обманутый муж раньше не всадит тебе пулю между глаз или между…

– Кажется, в этом месте я должен сказать, что ты значишь для меня намного больше, чем простой слуга? – Томас откинул простыни и сел, свесив ноги. Постельное белье определенно издавало резкий запах каких-то цветов. Ему не слишком нравились духи, в которых некоторые дамы, похоже, купались: роза, лаванда, ландыш, гардения, жасмин. По его мнению, искусственный запах был насмешкой и над цветком, и над дамой.

За исключением фиалок. Фиалковые духи пахли как сад после дождя. Их аромат был сладким, невинным, искушающим. Он потер глаза, стараясь не допустить даже мысли об одной женщине, которая благоухала фиалкой. Милая Джулия Лейтон была леди до кончиков ногтей. Теперь она, наверное, уже замужем, стала герцогиней и забыла о нем. Он мог бы побиться об заклад, что именно в это время она наслаждается настоящим английским завтраком. У него даже слюнки потекли – при мысли о женщине, а не о бифштексе.

Томас встал и направился к ванне, чтобы смыть с себя запахи обеих его несостоявшихся любовниц. Больше он не увидит этих женщин.

Он мылся, пока Донован услужливо готовил принадлежности для бритья. С серебряных ручек и кожаного футляра еще не стерлось изображение герба семьи Томаса. Он много раз закладывал их и снова выкупал, но так и не смог избавиться от них окончательно. Эти вещицы напоминали ему о днях, когда он и представить себе не мог, что докатится до такого существования.

Он тщательно побрился, а Донован в это время вынул камни из оправы и поднес к свету.

– Бриллиант хорош. Жемчуг тоже. Надо было брать две сережки.

– Против правил, – проговорил Томас, еще раз проведя бритвой по щеке.

– Против твоих правил, – недовольно буркнул Донован. – Нам нужно ожерелье или тиара, а лучше и то и другое, если ты хочешь положить этому конец.

– Все кончится, когда я так решу, – сказал Томас и зашипел, обнаружив, что порезался.

Донован протянул ему полотенце.

– Это ты всегда ищешь лучшей жизни, а не я. Ну ладно, я вернусь через час, поскольку торговаться здесь не из-за чего.

Томас оделся и подошел к открытому окну. Перед ним раскинулась панорама Парижа, который превозносили как самый великолепный город Европы, где есть все, что нужно человеку, если только он обладает деньгами, хитростью или правильными друзьями.

Он был хитер, иногда – при деньгах, а вот друзей, за исключением Донована, не завел. Он уже достаточно долго пробыл в Париже и не мог дождаться отъезда. Но куда отправиться? Проблема. Он не мог вернуться в Лондон, не интересовался путешествием по Европе, посещением курортных городов Германии. Да, он был бездомным, как дворняга.

Мимо проехала карета – копыта лошадей весело стучали по мостовой. Выпрыгнув из окна, он мог бы оказаться на крыше этого экипажа, одним ударом сбить с места кучера и дать деру.