Если бы Рашель могла убить взглядом, Малко упал бы, как подкошенный. Он поднялся. К чему продолжать спор? Моссад ему не убедить. Роберт Карвер, кивнув всем, последовал за ним. За руку прощаться не пришлось. Они сели в машину и снова выехали к морю. Малко кипел от ярости. Он не выдержал:

— Ну что за придурки!

— Их можно понять, — отозвался американец. — При одном только слове «палестинец» у них темнеет в глазах. Для них хороший палестинец — это мертвый палестинец.

На Малко вдруг нашло сомнение.

— А вы действительно уверены насчет Джони?

Резидент кивнул.

— Абсолютно! Меня не проведешь, как ребенка. Да израильтянам и не все известно. Джони не мог нас дурить, это стоило бы слишком дорого для ООП.

Малко не стал больше расспрашивать. Оставалось молиться, чтобы Джони правильно понял происшедшее...

Без него и без Нейлы Малко был как без рук.

Небольшой кортеж на полной скорости вылетел на Парижский проспект. Здесь мрачный Роберт Карвер вышел. Малко давно жег один вопрос, и он задал его американцу:

— Откуда израильтяне узнали, что я виделся с Джони?

Тот в недоумении скривился.

— Не от меня. У них повсюду в Бейруте свои люди. Тот «безумец» — тоже их агент, надо было вас предупредить. Он проводил израильские танки, когда они входили в город.

К тому же не следовало забывать о главных противниках:

Абу Насра и его союзниках. Как отреагируют они на то, что произошло в Баальбеке?

— Именем Аллаха ты, Набил Муссони, приговариваешься к смерти и лишаешься места в раю правоверных.

Повязка на глазах мешала молодому палестинцу увидеть того, кто громко произнес этот приговор. С усилием поморщившись, он сумел приспустить повязку. Белоснежный тюрбан, черная борода, длинное одеяние муллы. Плевать ему было на рай, но умирать не хотелось. Он всегда был атеистом, ни Аллах, ни его первый тюрбан не трогали палестинца. Его Господь Бог восседал в Москве и время от времени менял имя. А вторым его Богом был Джони, вырвавший парня из нищеты и наполнивший его жизнь смыслом.

В помещении, где происходили события, стояла ужасная вонь. Здесь находилось человек тридцать пленников от пятнадцати до двадцати лет, все в крови и собственных экскрементах, в наручниках, — бойцы «Амала», вызвавшие подозрение «Хезбола».

Зачитывавший приговор мулла приблизился к Набилу и ласково спросил:

— Намерен ли ты искупить свою вину?

Тот замешкался с ответом, и один из иранцев ударил его прикладом по сломанному во время «допроса» плечу. Набил закричал и свалился на пол. Тут же трое мужчин принялись дубасить его ногами, стараясь попадать в самые чувствительные места. Палестинец только корчился и стонал. По приказу иранца его поставили на ноги.

— Я ничего не сделал, — пробормотал он. — Я невиновен.

Только так можно было выпутаться. Виноватых расстреливали на месте.

Удар прикладом автомата пришелся по правой половине лица, сломав ему нижнюю челюсть и выбив несколько зубов. Он снова упал, рот наполнился кровью.

— Ах ты, сионистская собака! — заорал один из иранцев.

Он схватил крюк мясника с заостренным концом, точным движением вонзил его в плечо палестинца и потащил Набила к двери. Тот от боли потерял сознание.

Когда он снова открыл глаза, то обнаружил, что находится уже на улице. Свежий ветер помог ему прийти в себя. Плечо разламывало. Он был привязан к столбу во дворе школы, служившей иранцам командным пунктом. Трое иранцев прицелились в него из автоматов. Один завопил:

— Отправляйся к своему Сатане!

Раздались очереди. Набил вскрикнул и обмочился.