– Что это было? – спросил Гальдер.

Траймон склонил голову набок.

– По-моему, до диез, – сказал он.

Гальдер ничего не ответил. Белое мерцание исчезло, и до волшебников донеслись первые звуки пробуждающегося города. Все казалось абсолютно таким же, каким было раньше. И такая катавасия была затеяна исключительно ради того, чтобы оставить все, как прежде?

Волшебник рассеянно похлопал по карманам ночной рубашки и нашел то, что искал, у себя за ухом. Сунув размокший бычок в рот, он вызвал из пальцев мистический огонь и так глубоко затянулся самокруткой, что у него перед глазами замелькали маленькие синие огоньки. Пару раз кашлянул.

Он думал изо всех сил.

Гальдер пытался припомнить, который из богов сейчас ему должен.

Вообще-то, боги были озадачены происходящим не менее волшебников, но ничего не могли поделать. Тем более что они были заняты старой как мир враждой с Ледяными Великанами, которые некогда замылили у них газонокосилку.

Однако косвенным виновником случившегося явился, как ни странно, Ринсвинд. Только его прошлая жизнь в картинках подошла к довольно интересному моменту, когда ему исполнилось пятнадцать, как он внезапно обнаружил, что погибать и не собирается, а висит вверх ногами на сосне.

Он легко спустился вниз путем неконтролируемого падения с ветки на ветку и в конце концов приземлился, нырнув головой в кучу сосновых иголок, где и остался лежать, глотая ртом воздух и искренне раскаиваясь, что вел себя так плохо.

Где-то здесь, подозревал он, присутствует абсолютно логичная связь. Сначала человек готовится умереть, свалившись с Края света, и вдруг этот самый человек оказывается висящим вверх ногами на дереве.

Как всегда в подобных случаях, в его голове всплыло Заклинание.

Все без исключения учителя Ринсвинда признавали его прирожденным волшебником – ровно в том же смысле, в каком рыба является прирожденным скалолазом. Наверное, его все равно выгнали бы из Незримого Университета – он не мог запомнить ни одного заклятия, а от курения ему становилось плохо. Однако настоящую бурю последствий вызвала его глупая затея пробраться в комнату, где был прикован Октаво, и открыть гримуар.

Что еще более печально, никто так и не понял, почему все замки внезапно оказались отпертыми.

Особых хлопот Заклинание не доставляло. Оно просто сидело у него в голове, как старая жаба на дне пруда. Но стоило Ринсвинду подустать или хорошенько перепугаться, как оно сразу пыталось произнестись. Никто не знал, что случится, если одно из Восьми Великих Заклинаний произнесется само по себе, но все сходились во мнении, что если это-таки случится, то наблюдать за зрелищем лучше из соседней вселенной.

Странные мысли для человека, который, свалившись с Края света, очутился вдруг в куче сосновых иголок… У Ринсвинда возникло ощущение, будто Заклинание тоже не желает, чтобы он погибал.

«И меня это вполне устраивает», – подумал он, сел и посмотрел на деревья.

Ринсвинд был городским волшебником. Он, конечно, слышал о том, что между видами деревьев существуют некие отличия, по которым ближайшие друзья и родственники могут их опознать. Однако доподлинно о жизни растительного мира он знал только одно: конец, на котором нет листьев, втыкается в землю. Сейчас деревьев вокруг было слишком много, и, судя по всему, сажали их как попало. А уж не подметали здесь целую вечность.

Он смутно вспомнил, что, посмотрев с какой стороны ствола растет мох, можно определить свое местонахождение. У этих деревьев мох рос где ни попадя, а еще со всех сторон торчали похожие на бородавки наросты и корявые старые ветки. Будь эти деревья людьми, они бы сидели в своих креслах-качалках и не рыпались.

Ринсвинд пнул ближайшее из них. Оно метко уронило на него желудь. Ринсвинд ойкнул.

– Так тебе и надо, – произнесло дерево голосом, напоминающим скрип старой двери.