— Тебе шестнадцать? — блондин недовольно сдвинул брови, буравя ее пристальным взглядом.

Только не хватало, чтобы эта девчонка оказалась малолеткой! Северин не желал примерять на себя роль педофила, а ведь его тело недвусмысленно говорило, что он испытывает к этой малышке. Похоть. Самую настоящую животную похоть в ее первозданном виде. Особенно сейчас, когда сидел с ней в ограниченном пространстве салона автомобиля.

— Нет. Восемнадцать… я поздно в школу пошла…

Говорить о том, что два года провалялась по больницам с переломами и ожогами, ей не хотелось. Как и вспоминать о родителях. Это была та часть ее прошлого, которую она скрывала от всех, тщательно изгоняла из памяти, но не могла изгнать насовсем. Иногда жуткие воспоминания возвращались, неся с собой леденящий ужас. Обычно это случалось на молодую луну, по ночам, и тогда она просыпалась в холодном поту, задыхаясь от собственного крика.

— Так, хорошо, — он позволил себе облегченно выдохнуть. Ее возраст его устраивал. — Что еще помнишь?

— Ну… я помню, что после школы пошла работать… хотела накопить на учебу.

— Где учиться собиралась?

— В Киеве.

Да, именно там, теперь она вспомнила. Хотела поехать в столицу, учиться в престижном вузе. А почему бы и нет? Особенно учитывая, что в ее аттестате было «одиннадцать» только по английскому языку, все остальное — «двенадцать», да и экзамены она сдала на «отлично». У нее был шанс поступить на бесплатное отделение, и она не собиралась его упускать. Мечта любой сельской девчонки — вырваться из этого плена, уехать в столицу, получить образование, сделать карьеру. Чего-то добиться! И быть неимоверно гордой от того, что всего добилась сама.

На глаза навернулись слезы. Голову заполнили картинки забытых событий.

Вот дедушка. Он кричит, что она никуда не поедет. Рывком открывает шкаф, сгребает ее вещи в охапку, куда-то уносит.

Вот бабушка. Она плачет. Просит подумать, говорит, что боится ее отпускать. Столица ведь так далеко, там столько ужасов и соблазнов, только и ждущих наивную провинциалку.

Вот еще знакомые люди: соседи, подруги, директор школы, учителя. Все они в ее голове говорили одновременно, наполняя сознание своими голосами, в которых она то слышала слова одобрения и напутствия, то, наоборот, предостережение и недоверие. Они смешались в одну бессмысленную какофонию, в которой рассудок Мирославы начал тонуть, как в болоте.

— Эй! Эй, что с тобой?! — чей-то встревоженный голос ворвался в ее сознание, разбивая паутину нахлынувших воспоминаний. — Парни, дайте воды!

Она почувствовала, что валится набок. Нет, не упала. Кто-то поймал, удержал. В губы ткнулось пластиковое горлышко бутылки, и Мирослава, захлебываясь и обливаясь, начала глотать шипучую минералку.

— Голова закружилась, — она виновато взглянула на Северина, который смотрел на нее с нескрываемой тревогой в глазах.

— Когда ты ела последний раз?

— Не помню…

— А где сейчас находишься, знаешь?

Ясное дело, он спрашивал не о машине.

— Нет…

— Это Волынская область. Мы в двухстах километрах от польской границы.

Она застыла, едва не подавившись водой.