– Ты в самом деле этого хочешь? – выговорила она как будто против воли.

    – Более всего на свете, – объявил он с немалой страстью. – Будь добра к нему…

    – Если вправду такова твоя воля – буду, – произнесла она весьма неохотно.

    – Хорошо… хорошо. – И он легонько сжал ее пальцы. – Я знал, что мне стоит только тебя попросить. Теперь я посплю…

    И его глаза снова закрылись.

    Когда Уинтроу очнулся и начал воспринимать окружающий мир, он обнаружил, что под головой у него подушечка, а сверху наброшено одеяло. Лежал он, впрочем, по-прежнему на полу в капитанской каюте. Он попытался сообразить, что к чему и в какой отрезок жизни его занесло. Он помнил довольно бессвязный, отрывочный сон: разбившийся витраж, а за ним прячется перепуганный мальчик. Этот витраж… Уинтроу сумел собрать его воедино. И мальчик был благодарен ему… Нет. Не так. Во сне он сам был этим мальчиком… Нет, опять не так. Он собирал по кускам какого-то человека, а Бирандол и Проказница, отделенные от него занавесом воды, помогали советами. А еще там присутствовали морской змей и дракон… Точно, присутствовали. И звезда о семи лучах, причинявшая жуткую боль. А потом он проснулся, и Этта разгневалась на него, и…

    Ничего не получалось. Он по-прежнему не мог в точности вспомнить, что за чем произошло и что все это значило. Такой длинный день… И этот день оказался разбит на кусочки, из которых никак не выстраивалось целое. Он знал: не все произошло наяву, кое-что и приснилось. Но были и фрагменты неумолимо реальные. Например, такой: после полудня он вот этими руками кому-то отрезает ногу. Режет ножиком плоть, пилит кость… Ох! Ну уж этого ни в коем случае взаправду произойти не могло…

    Уинтроу закрыл глаза и потянулся к Проказнице. Он чувствовал ее; он всегда чувствовал ее, когда бы ему ни доводилось тянуться к ней. Между ними всегда была общность, не нуждавшаяся в словах. Он и теперь чувствовал ее… и то, что ее внимание было привлечено чем-то другим. Нет, не то чтобы он сделался ей неинтересен; просто ее слишком увлекало нечто иное. А может, она была точно так же сбита с толку и не соображала, что к чему, как и он?…

    Что ж… В любом случае дело ни в малейшей степени не сдвинется с места, если он будет здесь залеживаться!

    Уинтроу перекатил голову и посмотрел туда, где лежал на постели Кеннит. Грудь пирата размеренно вздымалась и опускалась под покрывалом. Это зрелище поистине успокаивало и вселяло надежду. Цвет лица у него был, скажем прямо, жуткий, но… ОН БЫЛ ЖИВ.

    Хотя бы в этой мере сон Уинтроу отвечал действительности.

    Мальчик набрал полную грудь воздуха и попытался опереться на руки. Потом осторожно приподнялся; голова кружилась отчаянно, так что резких движений он старался не делать. Никогда прежде его так не обессиливал транс, в который он впадал за работой… Он по-прежнему не взялся бы с уверенностью сказать, так что же он все-таки сделал. И сделал ли он что-либо вообще. В прежние времена, в монастыре, он знал, что значит «с головой уйти в искусство». В состоянии полного духовного погружения творческая работа совершалась на едином дыхании… И вот, похоже, он некоторым образом применил эту технику для спасения Кеннита, хотя как конкретно ему это удалось – он сам не взялся бы объяснять. Он даже не помнил момента сосредоточения перед вхождением в деятельный транс!…

    Кое-как поднявшись на ноги, он направился к постели больного.