Запись оборвалась.

С коротким яростным криком Марина схватила автоответчик и дернула его на себя, с корнем вырывая провода, а затем размахнулась и, вложив в бросок все накопившиеся за последние дни ярость и отчаяние, швырнула аппарат в стену.

Хрупкий пластик разлетелся на куски. Ужаснувшись содеянному, Червячук бросилась к обломкам, выискивая среди них миниатюрную кассету. Она оказалась сломана пополам. Голос Синдбада исчез из ее жизни, как когда-то исчез сам Синдбад.

Ну почему она не сидела дома, почему сама не сняла трубку? Зачем она ограничила время записи какой-то дурацкой минутой? Что можно сказать или объяснить за одну минуту? Ничего. Ровным счетом ничего.

Он произнес «я», а потом запись оборвалась. Что могло последовать за этим? Она никогда об этом не узнает, если, конечно, его не найдет. Поэтому она разыщет Синдбада, чего бы ей это ни стоило, в России или за границей, на этом свете или на том.

Марина скорчилась на полу, сжимая в кулаке сломанную кассету. Слезы текли по ее щекам, скатываясь на растрескавшийся паркет и пластиковые обломки автоответчика.

«Маруська, Маруська, Маруська…» — заезженной пластинкой звучал у нее в ушах голос Синдбада.

Голос был в точности таким же, как пятнадцать лет назад. И так же, как пятнадцать лет назад, Марине казалось, что в нем звучала любовь…

Первые полгода после исчезновения Синдбада Марина думала, что не выдержит и сойдет с ума. Некоторое время она продолжала цепляться за надежду, что он разыщет ее и однажды позвонит по телефону или постучится в дверь ее квартиры. В конце концов, ее не так уж и трудно было разыскать. Синдбад знал, что она жила в Шхельде и без труда мог получить у администрации лагеря ее домашний адрес.

Борясь с невыносимым напряжением постоянного ожидания, Марина набросилась на учебу. Она не расставаясь с книгами и учебниками ни днем, ни ночью, изматывая себя до предела, чтобы потом упасть на кровать и отключиться, как свет, не мучаясь навязчивой бессонницей, не терзая себя вопросом, почему он так поступил.

Через своих знакомых в милиции Червячук проверила все сообщения о несчастных случаях, случившиеся в Приэльбрусье за время, которое она провела в больнице. Никто из пострадавших не подходил под описание Синдбада. Это означало, что с ним все было в порядке. Он просто исчез из ее жизни. Исчез по своей воле. Никто его к этому не принуждал.

Понемногу Марина начала привыкать к мысли, что Синдбад ее бросил. От невыносимого нервного напряжения она почти не могла есть, и исхудала до того, что на нее было страшно смотреть.

Следствием постоянного стресса стали острые спазматические боли в сердце и в животе, а от хронической бессонницы уже не спасали ни снотворное, ни изматывающая до предела учеба.

Пытливый ум Марины, зациклившись на неразрешимой для него задаче, продолжал вновь и вновь анализировать их отношения, безнадежно пытаясь понять, почему именно Синдбад ее бросил. Что она сделала не так? В чем заключалась ее ошибка? Ведь все складывалось просто прекрасно. Они ни разу не поссорились, они даже не спорили. Они идеально подходили друг другу во всех отношениях: духовно, эмоционально, сексуально. Так почему же она наскучила Синдбаду?

Измученная непрекращающейся душевной и физической болью, Марина чувствовала, как любовь в ее душе постепенно перерождается в ненависть, направленную даже не столько на Синдбада, сколько на всех мужчин, которые лгут и предают, на мир, в котором все устроено совсем не так, как должно быть. Но больше всего Марина ненавидела свое собственное тело, предавшее ее, заставившее ее с неистовством безумия желать человека, уничтожившего ее душу.

«Я была ему не нужна, — думала Марина. — Он спал со мной только потому, что я красива.