Уильям Уилки Коллинз. Безумный Монктон
ГЛАВА 1
Невесело жилось Монктонам в Уинкотском аббатстве — они почти ни с кем не знались в нашем графстве. Никогда ни к кому не ездили они в гости и, кроме моего отца и еще одной дамы с дочерью, чье имение находилось неподалеку, никого у себя не принимали. Разумеется, они были гордецы, однако не гордость, а страх заставляли их сторониться соседей. Страдая на протяжении многих поколений тягчайшим умственным расстройством, они не желали выставлять его на всеобщее обозрение, чего было не избежать, смешайся они с суетно-любопытным мирком, кипевшим вокруг. Рассказывали страшную историю, будто двое Монктонов, их близких родственников, повинны были в тяжком преступлении, после чего, как повелось считать, и проявилось это помешательство впервые, — но незачем пугать сейчас читателей подробностями. Довольно лишь сказать, что всевозможными душевными расстройствами, и чаще прочего маниакальностью, страдали члены их семейства непрестанно. Все это я слыхал от моего отца и приведу здесь иные подробности его рассказа. В годы моего отрочества лишь трое Монктонов все еще оставались в аббатстве: мистер Монктон, его жена и их единственный сын и наследник состояния — Альфред. К этой более старой семейной ветви принадлежал и младший брат мистера Монктона — Стивен, который в ту пору здравствовал еще. Холостяк, владелец прекрасного имения в Шотландии, он почти безвыездно жил на континенте и пользовался репутацией самого отчаянного повесы, с которым уинкотское семейство зналось так же мало, как с соседями. Я уже говорил, что единственными людьми, допускавшимися в имение, были мой отец и еще одна дама с дочерью. Отец дружил с мистером Монктоном в школе, потом в колледже, впоследствии случай свел их еще ближе, и немудрено, что дружба их не прервалась и в Уинкоте; но затрудняюсь объяснить, что связывало Монктонов с миссис Элмсли — так звали даму, о которой я тут говорил. Ее покойный муж приходился дальним родственником Монктонам, и, по воле покойного, мой отец стал опекуном его дочери, однако, как мне всегда казалось, всеми этими законными притязаниями на дружбу и привязанность трудно было объяснить короткость отношений миссис Элмсли с обитателями аббатства. Но они и впрямь были на короткой ноге, и нескончаемый обмен семейными визитами, в конце концов, не преминул сказаться: сын мистера Монктона и дочь миссис Элмсли ощутили взаимную сердечную склонность. В ту пору мне нечасто выдавался случай видеть эту юную девушку, но в памяти остался образ хрупкой, кроткой, милой барышни, по внешнему виду, да и, пожалуй, по характеру, являвшую полную противоположность Альфреду Монктону, но, возможно, это-то и обратило их сердца друг к другу. Их нежная привязанность была вскоре замечена родителями обоих, и без малейшего неодобрения. Почти ни в чем, кроме богатства, Элмсли не уступали Монктонам, а то, что у невесты недоставало денег, немного значило для уинкотского наследника. Ни для кого не было тайной, что Альфред унаследует тридцать тысяч годовых. Сочтя, что дети слишком молоды для свадьбы, родители не возражали против обручения при условии, что супружеский союз будет заключен два года спустя — по достижении младшим Монктоном совершеннолетия. Человеком, чье согласие требовалось получить тотчас после родительского, был мой отец как опекун Ады. Ему было известно, что много лет назад семейная болезнь сразила миссис Монктон, приходившуюся кузиной собственному мужу. Недуг, как его многозначительно называли в семье, удалось смягчить упорным врачеванием, и всем сказали, что больная исцелилась. Но моего отца трудно было ввести в заблуждение. Он знал, в ком кроется угроза наследственного умопомрачения, и, с ужасом воображая, что оно поразит, очень возможно, внуков его единственного друга, наотрез отказался дать свое согласие на помолвку Ады. Тотчас и двери аббатства, и двери дома миссис Элмсли затворились перед ним. |
