– А у тебя как дела? Что интересненького?

В кои-то веки мне есть чем похвастать, но только я открываю рот, перед глазами всплывает экран ноутбука с инструкциями: Соглашаясь участвовать в проекте, вы принимаете условия конфиденциальности. Вы ни с кем не должны это обсуждать.

– Все как обычно, – отвечаю я, болтая напиток в бокале. Потом достаю из сумки несколько монет по 25 центов и соскакиваю с табурета. – Пойду музыку поставлю. Есть пожелания?

– «Роллинг стоунз», – говорит Лиззи.

Я ставлю для нее песню «Honky Tonk Women», затем, прислонившись к музыкальному автомату, просматриваю названия песен.

С Лиззи мы познакомились вскоре после моего переезда в Нью-Йорк. Обе участвовали в экспериментальной постановке одного внебродвейского театра: я – как гример, она – как костюмер. Спектакль закрыли после двух показов, но мы к тому времени уже подружились. С ней я более близка, чем с кем бы то ни было. Вместе с Лиззи я ездила к ее родителям на длинный уикенд; она проводила время с моими родителями и Бекки, когда они несколько лет назад навещали меня в Нью-Йорке. Если мы с ней обедаем или ужинаем в нашем любимом еврейском кафе, она всегда угостит меня кошерным соленым огурчиком со своей тарелки, – знает, что я их очень люблю. А я знаю, что она обожает детективы Карин Слотер, так что ее из дома не вытащишь, пока она не дочитает ее очередной новый роман.

Лиззи, разумеется, не все про меня известно, и все же мне как-то странно, что я не вправе поделиться с ней своими впечатлениями о минувшем дне.

К музыкальному автомату подходит какой-то парень, встает рядом со мной, просматривая названия песен.

Зазвучала песня для Лиззи.

– Фанатка «Стоунз», да?

Я поворачиваюсь к нему. Ну точно выпускник какой-нибудь школы бизнеса. Я таких в метро каждый день вижу десятки. Заметен в нем уолл-стритовский лоск: свитер с вырезом лодочкой, излишне опрятные джинсы. Коротко остриженные волосы, щетина на лице, но, скорее, естественная, отросшая за день, а не стильная легкая небритость, создающая определенный образ. Часы – тоже показатель. «Ролекс», но не антикварные, которые выдавали бы в нем отпрыска старинной богатой аристократии. Это одна из новых моделей, которую он, вероятно, купил себе сам, возможно, на первую годовую премию.

В общем, по мне так слишком лощеный.

– Парень мой их любит, – отвечаю я.

– Счастливчик.

– Спасибо. – Я смягчаю отказ улыбкой. Выбираю «Purple Rain» и возвращаюсь на свой табурет.

– Значит, ты держишь зайчонка в ванной? – удивляется Сэнджей.

– Я газеты постелила, – объясняет Лиззи. – Правда, моя соседка не в восторге.

– Еще бокальчик? – подмигивает мне Сэнджей.

Лиззи достает свой телефон и показывает фото зайченка мне и Сэнджею.

– Хотите посмотреть, какой он?

– Милашка, – комментирую я.

– Ой, эсэмэска пришла, – произносит Лиззи, глядя в телефон. – Помнишь Катрину? Она устраивает вечеринку. Не хочешь пойти?

Катрина актриса. Лиззи работает с ней в новой постановке. С Катриной я давно не виделась – с тех пор, как работала с ней вместе в одном спектакле перед самым моим уходом из театра. Летом она связывалась со мной, предлагала встретиться и поболтать. Но я так и не отозвалась.

– Сегодня? – уточняю я, без особого энтузиазма.

– Да, – отвечает Лиззи. – Кажется, там будет Аннабель, может, и Кэтлин.

Против Аннабель и Кэтлин я ничего не имею. Но, скорее всего, помимо них приглашены и другие представители театральной среды.