В 1881 году был установлен протекторат над Тунисом, соседом завоеванного еще на полвека раньше Алжира. В том же году французы, действуя через международное Управление оттоманского государственного долга, получили контроль над основными источниками дохода турецкой казны. Они захватили обширные земли в бассейне великой африканской реки Конго, закрепились в 1883—1884 годах в Индокитае, подняли свое трехцветное знамя над Джибути, морскими воротами Эфиопии. Расширялись границы их колониальных владений на юге Сахары и в Западной Африке.
Естественно, аппетит на богатые заокеанские земли разгорелся и у других европейских государств. Интересы колониальных держав сталкивались, обострялось соперничество. И здесь основным конкурентом французов стали их извечные соперники англичане.
Именно между этими двумя нациями началась жесточайшая борьба за господство в Африке, и, прежде всего — в Египте, который британцы, особенно после постройки Суэцкого канала, справедливо считали ключом к своим владениям в Индии. Поначалу в долине Нила преобладало финансовое и политическое влияние Парижа, но в 1882 году англичане оккупировали страну, воспользовавшись кровавыми беспорядками, жертвами которых стали и десятки европейцев. У французов просто не оказалось сил отстаивать свои интересы вооруженным путем.
Едва на берегах Сены и Луары оправились от столь болезненного удара, как тлеющий костер франко-британского соперничества вспыхнул с новой силой. В январе 1887 года над Парижем нависла угроза очередной войны с восточными соседями — немцами. Позицию Соединенного Королевства в те дни недвусмысленно выразила близкая к правительственным кругам лондонская газета «Стандард»: «Англия не может стать на сторону Франции против Германии. Подобными действиями мы переменили бы основные цели нашей политики в других точках земного шара». За Ла-Маншем такое откровение, естественно, встретили с возмущением.
Бурный взрыв национализма способствовал устойчивым антианглийским тенденциям во французском обществе. Разделяли эти настроения и писатели.
Почти одновременно с «Безымянным семейством» в Париже выходит еще один толстый приключенческий том — «Беглец из джунглей», который написал бывший колониальный чиновник Луи Жаколио (этот роман издавался на русском языке под измененными названиями). Герой книги, французский аристократ, мечтает об изгнании англичан из Индии, живет и действует во имя этой цели. Автор «Беглеца» тоже резко осуждает действия британской колониальной администрации, вспоминая при этом с понятной читателю ностальгией былое колониальное могущество Франции.
Задача Жюля Верна была несколько иной. Если в романе Жаколио речь шла об угнетении индийцев, к которым жители Нормандии или Прованса относились достаточно безразлично, то в Канаде, где происходит действие «Безымянного семейства», англичане притесняют потомков французских поселенцев — в сущности, как не раз подчеркивает сам автор, оставшихся такими же представителями галльской нации, какие продолжают жить на далекой европейской родине: «Для франко-канадцев в этом краю... все сохранилось так, будто Канада по-прежнему называлась Новой Францией. Нравы здесь были те же, что и в семнадцатом веке». Впрочем, Жюль Берн не довольствуется столь простым утверждением. Он тут же ссылается на научные и литературные авторитеты, разделяющие его точку зрения. Писатель почти с гордостью замечает: «...французские старинные обычаи все еще встречаются в городах и селениях канадской провинции». Он словно напоказ выставляет сходство быта и нравов франко-канадцев и обитателей глухих уголков Бретани или Вандеи конца XVIII века. Описывая свадебный пир, автор не забывает напомнить читателю, что «дамы и господа имеют обыкновение поочередно петь, и в особенности старинные французские песни». Эти люди походят на его соотечественников и в деталях одежды, и в интонационном характере речи. |