Под небесами, на дорогах, в городах, лесах, полях, на побережье и на море я не всегда был грустен, я терял время, отказывался от своих прав, страдал бессмысленно, забывал урок. Потом – маленький ад, по собственному выбору, не слишком мучительный, несколько милых погибших душ, чтобы не прекратились стоны, вздохи и далекие вспышки жалости, дожидающиеся своего часа, чтобы испепелить нас. Я говорю, говорю, потому что должен, но я не слушаю, я вспоминаю урок, свою жизнь я знал и не исповедовался, вероятно, поэтому мне иногда не хватает ясности. И сейчас, возможно, я снова буду вспоминать свой урок, аккомпанемент языка, не моего. Но вместо того, чтобы говорить то, что мне говорить не следовало и что я больше не скажу, если смогу, и что я, может быть, скажу, если смогу, не сказать ли мне что-нибудь другое, пусть даже неуместное? Попробую, попробую в еще одном настоящем времени, пусть даже оно будет не мое, без пауз и без слез, без глаз, без рассуждений. Итак, предположим, что я пребываю в покое, хотя это и неважно, или в вечном движении, в воздухе или в контакте с другими поверхностями, или что я иногда двигаюсь, а иногда пребываю в покое, и так как я ничего не чувствую, ни покоя, ни изменения, то ничто не может послужить отправной точкой для суждения по этому вопросу, что было бы неважно, имей я несколько общих понятий, тогда я с успехом использовал бы разум, однако я ничего не чувствую, ничего не знаю, а что касается мышления, то я мыслю ровно настолько, чтобы не замолчать, а это мышлением не назовешь. Поэтому не будем ничего предполагать, ни моего движения, ни наоборот, это надежнее, так как все это неважно, и перейдем к тому, что важно. Что именно? Быть может, этот голос, который говорит, зная, что лжет, безразличный к тому, что говорит, слишком старый, возможно, и слишком униженный, чтобы произнести когда-нибудь последние слова, прекрасно зная свою бесполезность и бесполезность знания бесполезности, слушающий не себя, а нарушаемое им молчание, из которого, возможно, придет день, когда свершится неприметно пришествие и прощание? Вопросов я больше не задаю, вопросов больше нет, не знаю больше вопросов. Голос исходит от меня, он наполняет меня, звучит во мне, он не мой, я не могу заставить его замолчать, не могу помешать ему рвать меня на части, мучить меня, уничтожать. Голос не мой. Голоса у меня нет, у меня нет голоса, но я должен говорить, это все, что я знаю, я кружусь по его кружению, о нем я должен говорить, им, который не мой, но может быть только моим, потому что, кроме меня, здесь нет никого или, если есть те, кому он мог бы принадлежать, они ко мне не приближались, я не буду сейчас это выяснять, некогда. Возможно, они наблюдают за мной со стороны, я не возражаю, поскольку их не вижу, наблюдают как за лицом уже обуглившимся, обреченным, они знают, рассыпаться прахом, но что-то затянулось, становится поздно, глаза слипаются, а вставать им завтра рано. Итак, это я говорю, только я, ибо не говорить не могу. Нет, я безмолвствую. Кстати, о разговоре, а что если я замолкну? Что произойдет тогда со мной? Хуже, чем то, что происходит? Тьфу, снова вопросы! Это типично. Вопросов я не знаю, а они продолжают извергаться изо рта. Кажется, я догадываюсь, в чем дело. Все делается для того, чтобы помешать мне окончить речь, пустую речь, не приносящую мне лавров, ни на звук не приближающую к молчанию. Но я настороже, на вопросы я больше не буду отвечать и даже не буду делать вид, что отвечаю. Возможно, мне придется для того, чтобы не иссякнуть, придумать еще одну историю, все же придумать, о головах, туловищах, руках, ногах и всем прочем, выпущенном на волю, в неизменный круговорот несовершенных теней и сомнительного света. Но я надеюсь и верю, что не придется, хотя в случае необходимости всегда это сделаю. Ибо, отпуская шутки, со мной это случается, или с тем, кто выдает себя за меня, я не был невнимателен. И мне показалось, что я слышу шепот, открывающий еще один, менее неприятный способ покончить с моими бедами, и даже сумел понять его, не прекращая ни на мгновение извергать свои «он сказал», «он сказал себе», «он спросил», «он ответил», многообещающие формулировки, и обещал себе ими воспользоваться, непременно, при первой же возможности, то есть как только мне удастся покончить с моими придурками. |