«Немного же времени им понадобилось, чтобы забыть о вегетарианском обете вертоградарей», – думает Тоби. Даже Ребекка с ее негрейскими корнями не воротит нос от свинины.

– Корни лопуха. Зелень одуванчика. Дополнительное блюдо – собачьи ребрышки. Если я и дальше буду поглощать животный белок в таких объемах, то стану еще толще.

– Ты не толстая, – возражает Тоби. Хотя Ребекка всегда была плотного сложения, даже в стародавние времена, когда они обе стояли за прилавком в «Секрет-бургере», еще до ухода к вертоградарям.

– Я тебя тоже люблю. Ладно, пускай я не толстая. Эти стаканы – настоящий хрусталь, одно удовольствие. Когда-то кучу денег стоили. Помнишь, у вертоградарей Адам Первый говорил, что тщеславие убивает? Так что в те времена у нас был выбор – глиняная посуда или смерть. Хотя я предвижу день, когда мы совсем наплюем на посуду и будем есть руками.

– Даже в самой чистой жизни, полностью устремленной к высокой цели, есть место для простой элегантности. Как учил тот же Адам Первый.

– Да, но иногда это место – в мусорном ведре, – парирует Ребекка. – У меня целая куча льняных салфеток, чтобы на коленях расстилать, и я не могу их погладить, потому что у нас нет утюга, и меня это ужасно бесит!

Она садится и кладет кусок мяса себе на тарелку.

– Я тоже очень рада, что ты не погибла, – говорит Тоби. – А кофе у нас есть?

– Да, если ты сможешь закрыть глаза на горелые щепки, корни и прочую дрянь. Он без кофеина, но я рассчитываю на эффект плацебо. Я вижу, ты вчера привела с собой целую толпу. Эти… как их вообще называть?

– Это люди, – во всяком случае, я думаю, что они люди, добавляет Тоби про себя. – Дети Коростеля. Так их называет шайка Беззумных Аддамов, а кому и знать, как не им.

– На нас они уж точно не похожи. Даже близко не лежали. Ох уж этот засранец Коростель! Кто знал, что он такой мастер нагадить в песочницу.

– Они хотят быть рядом с Джимми, – говорит Тоби. – Они принесли его сюда на руках.

– Да, я слышала. Майна мне рассказала. Ну вот и пускай теперь возвращаются в… где они там живут.

– Они говорят, что должны над ним мурлыкать. Над Джимми.

– Пардон? Что они должны над ним делать? – Ребекка слегка фыркает от смеха. – Это что, тоже такой сексуальный выверт?

Тоби вздыхает.

– Трудно объяснить. Это надо видеть.

Трое Детей Коростеля – две женщины и мужчина – сидят у гамака Джимми на стульях, явно взятых из столового гарнитура: темное дерево, старомодные лиры на спинках, мягкие сиденья обтянуты глянцевым желто-коричневым полосатым атласом. Дети Коростеля на этих стульях смотрятся неуместно, но видно, что они довольны собой – словно для них это маленькое, но приключение. Их тела блестят, как лайкра с золотой нитью; огромные розовые мотыльки кудзу живыми нимбами порхают у них вокруг голов.

Они сверхъестественно красивы, думает Тоби. Мы, наверное, кажемся им недолюдьми: с болтающейся второй кожей, стареющими лицами, уродливыми телами – слишком худыми, слишком толстыми, волосатыми и шишковатыми. Совершенство не проходит даром, но платить за него приходится несовершенным существам.

Каждый из Детей Коростеля сидит, положив одну ладонь на тело Джимми. Они мурлычут; Тоби подходит, и мурлыканье становится громче.

– Приветствуем тебя, о Тоби, – говорит женщина, которая повыше ростом. Откуда они знают ее имя? Наверное, вчера все-таки прислушивались к разговорам. А как ответить? Как их зовут, и вежливо ли спросить об этом?

– Приветствую вас.