— Только все это зря. Бизчугумб не потянет, — сказал Елфимов и рубанул палочкой по тарелке.

Она издала звук треснувшего стекла.

— Это я-то? — обиделся Бизча. — Шыграю еще как! По минолу пойду!

— Иди как хочешь. Только слюной не брызгай! — и Фет оттер со своего лица брызги друга. — С Бабаджаняном все ясно. А с Пахмутовой? «Ре» это или «соль»? «И снег, и ветер»?

— П-по-моему, явное «д-до», — внес свой творческий вклад Рубашея, трогая струны не вполне настроенной гитары.

— У тебя всегда «до», — окрысился Фет, напоминая лид-гитаристу о его странной особенности. — А впрочем, все равно!

— Давайтэ, малчыки, давайтэ! — подзадорила их Машка. — Музыки очынь хочэтся!

— Это не музыка! — с отвращением обрубил ее Фет. — Это рок-н-ролл!

— Биг-бит! — поправил Елфимов.

— А-а! Все равно!

Фет подошел к электродинамическому микрофону, украденному из трамвайного депо имени Баумана полгода назад, набрал воздуха в легкие и заорал что есть мочи:

И трое других грянули, стараясь перекрыть голосами электрический шум:

Фет оттянул самую толстую струну, и она, шмякнув о деку, завершила музыкальный коллаж.

Наступила тягостная тишина. Из вошедшего во вкус усилителя была слышна уловленная электрикой прелюдия Шопена.

— Ну как? — спросил с ужасом Фет.

— Знаэтэ, малчыки, — сказала им Маша. — Я, кажытся, сыйчас рожу!

— В каком смысле? — не понял ее Елфимов. — Ты же обещала сделать аборт!

— Геныально! — выдавила Машка с восторгом.

— Значит, будем записывать! Готовь аппаратуру! — отдал распоряжение лидер.

Бизчугумб бросился к своей ворованной «Яузе» и, открыв крышку, вытащил из ее недр пластмассовый микрофон, тоже электродинамический, но, в отличие от находящегося на сцене, не продолговатый, как огурец, а квадратный, как боксерская челюсть.

— А м-мне ч-чего играть? — спросил Рубашея. — К-какова моя партия?

— Играй что хочешь, — посоветовал Фет. — Что обычно играешь. «До», «ми» и так далее. Соло Джорджа Харрисона в «Хани донт» помнишь?

Рубашея с готовностью кивнул.

— Ну и жарь, как Харрисон, — разрешил ему Фет и, подумав, добавил себе под нос: — Хуже все равно не будет.

— Рокабили давай, чучело! — истошно заорал Елфимов.

Он знал и такие слова…

— У меня готово! — сказал Бизчугумб.

Он щелкнул пластмассовой ручкой, и пустая бобина магнитофона начала весело наматывать на себя самую крепкую в мире пленку.

Елфимов подмигнул Машке и подрубил палочкой барабан.

— «Королева», дубль один! — объявил Фет в микрофон. — Ну, начали!

Ударник вдарил по тарелке. Бешено врубились расстроенные гитары. Фет закричал в микрофон постылые слова, стараясь быть услышанным на Марсе:

Когда они добрались до конца, с него лил пот.

— Не боись. Все клево, — Елфимов сошел со сцены и, подойдя к Машке, что-то похабно зашептал ей на ухо.

Она, невнимательно кивнув, смотрела на Фета широко открытыми глазами.

Бизчугумб перемотал пленку, поставив ее на воспроизведение, и вывернул громкость «Яузы» на полную катушку.

Фет оторопел.

Не было слышно ничего. Вообще ничего, кроме странного лязга, похожего на железнодорожный.