— Понимаю, старик, понимаю. Даже и не пытайся подыскать слова. Она сразила тебя наповал, верно? Ты просто онемел, ведь так? Уж я-то знаю. Она на всех так действует. Ладно, дружище, мне пора… Да, и последнее: что ты скажешь о Бате? Роковая ошибка природы, ты не находишь?

— Должен признаться, мне доводилось встречать людей и поприветливее.

— По-моему, я его обскакал, Берти. Сегодня Шарлотта идет со мной в зоопарк. Одна. А после этого я веду ее в кино. Мне кажется, что это начало конца, а? Ладно, хоп-хоп, старичок. Если тебе сегодня нечего делать, можешь пробежаться по Бонд-Стрит и присмотреть мне свадебный подарок.

После этого я потерял Бинго из виду. Пару раз я оставлял для него записки в клубе с просьбой позвонить, но безо всякого результата. Я понял, что он слишком занят, чтобы откликнуться на мои призывы. И дети «Красной зари» исчезли из моей жизни, хотя Дживс как-то сказал, что однажды встретился с Батом и имел с ним краткий разговор. Дживс сообщил, что Бат стал еще мрачнее прежнего. Его шансы на победу в борьбе за пышнотелую Шарлотту резко пошли вниз.

— Похоже, что мистер Литтл полностью затмил его, сэр, — сказал Дживс.

— Плохо дело, Дживс, очень плохо.

— Да, сэр.

— Боюсь, что когда Бинго покончит с артподготовкой и пойдет в штыковую, нет такой силы ни на небе, ни на земле, которая помешала бы ему свалять грандиозного дурака.

— Похоже, что так, сэр, — сказал Дживс.

Потом подоспели Гудвудские скачки, я облачился в свой лучший костюм и полетел на ипподром.

Когда о чем-то рассказываешь, всегда встает вопрос: стоит ли ограничиться голыми фактами или развести пожиже и украсить рассказ всякими мелкими деталями, передать атмосферу и все такое. Я хочу сказать, что многие на моем месте, прежде чем дойти до развязки этой истории, описали бы Гудвуд, голубое небо, живописные холмы, веселые стайки карманников, а также толпы тех, чьи карманы они обчистили, ну, и так далее. Но лучше все это опустить. Даже если бы я и захотел подробно описать те злополучные скачки, у меня просто рука не поднимается. Рана еще слишком свежа. Боль до сих пор не утихла. Дело в том, что Морской Ветерок (будь он трижды неладен!) пришел последним. Представляете? Последним!

«Настало время испытаний, когда проверяется сила духа каждого из нас». Проигрывать всегда неприятно, но на этот раз я был настолько уверен в победе этого чертова Ветерка, что полагал, будто сам забег — пустая формальность, своего рода причудливая устаревшая церемония, которую полагается совершить прежде, чем прогуляться к букмекеру и получить свой выигрыш. Я побрел к выходу с ипподрома на поиски средства, позволяющего приглушить боль и забыться, и вдруг наткнулся на Битлшема. У него был настолько убитый вид, физиономия такого свекольного оттенка, а глаза горестно скосились к переносице под таким невообразимым углом, что я лишь молча пожал его руку.

— Я тоже, — сказал я. — И я тоже. А вы — сколько вы продули?

— Продул?

— На Морском Ветерке?

— Но я не ставил на Морского Ветерка.

— Как? Владелец фаворита Гудвудского кубка не ставит на собственную лошадь!

— Я никогда не играю на скачках. Это противоречит моим принципам. Мне сообщили, что моя лошадь не победила в сегодняшних состязаниях.

— Не победила! Да она настолько отстала от всех, что чуть было не пришла первой в следующем забеге!

— Ну и ну! — сказал Битлшем.

— Вот именно, что «ну и ну», — согласился я. Тут только до меня дошло, что здесь что-то не так. — Но, если вы ничего не проиграли, отчего у вас такой убитый вид?

— Этот субъект здесь.

— Какой субъект?

— Тот, бородатый.