Он открыл глаза.

И увидел последний круг ада. Это была бездонная и невероятно темная шахта, уходящая вверх и вниз до бесконечности. Тьму прорезали длинные тонкие лезвия, падающие сверху и уносившиеся вниз. На этих клинках были наколоты предатели Макрейджа, и они медленно, сантиметр за сантиметром, соскальзывали в непроницаемую темноту.

Цест стоял на узеньком выступе скалы, нависающей над девятым кругом. Он различал лица грешников, слышал их бесконечные стоны и видел, как лезвия медленно пронзают их тела.

— У тебя найдутся грехи для каждого из кругов ада, — сказал стоявший позади Цеста надсмотрщик.

Ультрамарин впервые смог его рассмотреть. Надсмотрщик был таким же плотным и массивным, как Астартес, в черненых доспехах, какие использовались на Макрейдже в древние времена Королей-Воинов. Черты его словно высеченного из камня лица, казалось, стерлись за долгие века службы в аду, а кнут в руке был самым жестоким и опасным оружием, какое только приходилось видеть Цесту.

— Я не предатель, — сказал он.

— И все они тоже, — ответил надсмотрщик, указывая концом кнута на скользящих в вечную тьму грешников. — Они только считают себя предателями. Их прегрешение заключается скорее в невежестве, чем в предательстве. Они думали, что способны предать близкого человека, но на самом деле это просто мелкие воришки и убийцы, ничем не примечательные. Чтобы стать настоящим предателем, надо обладать немалой силой и восстать против братьев. Эта сила дана лишь немногим. Обратить против своих близких столь ценный дар — это и есть истинный грех предательства. Вот почему он тяжелее, чем все остальные прегрешения.

Цест опустил голову и осмотрел свое тело. Вместо пропавшего куда-то бронекостюма Астартес на нем были темно-голубые доспехи кандидата Макрейджа и крест Королей-Воинов. Именно так он был одет в тот день, когда пришел к капеллану Ультрамаринов и заявил, что готов вступить в ряды сынов Жиллимана. Доспехи были изрядно потрепаны, с пятнами крови и пота.

— Я не предатель, ни воображаемый, ни какой бы то ни было еще. Я никогда не восставал против своих братьев.

— Э, Лисимах, а кто ты, собственно, такой? Ты ведь Астартес и наделен всей присущей им силой и жестокостью. И ты убийца, если вспомнить, сколько людей и ксеносов ты уничтожил. Ты никогда не задумывался, что кто-то из них, возможно, не заслуживает смерти? Подумай об этом. А потом вспомни о своей миссии, во время которой ты был убит. Ты повел навстречу гибели целую флотилию. Ты позволил понапрасну гибнуть своим боевым братьям. Ты защищал псайкера, прекрасно зная, что его действия запрещены Советом Никеи. И все ради того, чтобы уничтожить своих братьев Астартес. Ну, капитан, откуда же мы начнем?

Цест заглянул с обрыва вниз. Там, в самом сердце ада, шевелилось что-то огромное. Необъятная пасть, едва различимая сверху, перемалывала зубами грешников. И тысячи глаз укоризненно смотрели на них при каждой вспышке боли.

— Все это неправда, — заявил Цест.

Внезапное озарение чистой волной смыло все его сомнения, и, несмотря на мрачную обстановку, Ультрамарин улыбнулся.

— Я не умер, и это вовсе не ад, — сказал он.

— Почему ты так в этом уверен? — спросил надсмотрщик.

— Потому что я, может быть, и повинен во всех этих грехах. Я вел братьев на смерть, убивал и калечил людей и восстал против Астартес, но я не предатель.

Цест шагнул с обрыва и упал в последний круг ада.

Едва он коснулся земли, как обрушилась боль — реальная, невыносимая боль. Он уцелел. Решительность и вера в себя каким-то образом помогли ему ускользнуть из психического плена, из клетки собственных мыслей и сохранить сознание.

Пол задрожал от залпов орудий, и Цест все вспомнил.