— Не важно, скольких врагов мы побеждаем, — произнес Абульурд дрожащим голосом, представляя, как отец сражается с машинами, — на их место становятся новые.

Союз доблестного мужа и машины раздвигает пределы того, что значит быть человеком.

Душа его плавала между обрывками памяти, порожденными последними вспышками импульсов, пробегавших по мозгу. Квентин Батлер решил, что умирает.

Кимеки тащили его по земле, захватив своими членистыми железными конечностями. Они легко могли бы разорвать его на части, как поступили они с металлическим корпусом самолета. Когда он полз прочь в удушливой радиоактивной атмосфере, чернота беспамятства уже подступала к нему, выжигая легкие… и в этот миг кимеки настигли его…

Последнее, что он видел, огорчило его и одновременно породило последнюю надежду. К ним летел Порее Бладд, решивший попытаться спасти друга, но потом он сбился с курса и взмыл вверх. Когда яхта исчезла из виду, Квентин испытал странное облегчение.

Взрывы боли, уколы, порезы, прижигания… Теперь его мышление замкнулось в каком-то круге, непрерывно прокручивая череду одних и тех же картин. Кошмарные видения, причудливые воспоминания, утекающая жизнь.

Иногда со дна памяти всплывали другие воспоминания — он видел Вандру в те дни, когда она была молода и красива, умная женщина, полная бьющей через край жизнью. Она смеялась его шуткам. Вспомнил он и как они с Вандрой, взявшись за руки, бегали по паркам Зимии. Однажды они наткнулись на стоявший в парке остов поврежденного боевого корпуса кимека. Ах как сладостна ясность восприятия, острота точного припоминания.

Им было так хорошо, так радостно вдвоем. Они с Вандрой были чудесной парой, герой войны и наследница славного семейства Батлер. А потом все резко изменилось — после инсульта, после рождения Абульурда.

В бесконечно повторявшихся кусках памяти — когда в последний момент перед смертью разряжаются химические хранилища мозга? — он снова увидел, как Порее счастливо избежал пленения и смерти. Это последнее воспоминание преисполнило его радостью — все же в самом конце жизни ему удалось сделать что-то стоящее.

Но тьма и забытье постепенно брали верх, овладевая его существом. Внутренний страх усиливал муку, он снова переживал страшные часы на Иксе, сражения с роботами в тесных душных катакомбах этой планеты. От взрыва потолок и стены рухнули, едва не придавив его своими обломками, и он был погребен заживо, оставшись умирать вслед за семью своими товарищами, которых раздавило камнями. Но обломки сдвинулись с места, и Квентин, обдирая руки, сумел расчистить небольшое пространство, чтобы дышать. Он кричал, звал на помощь и рыл проход, пока не сорвал голос и не содрал кожу с рук. И наконец, наконец он выбрался наружу, на воздух, к тусклому свету местного солнца… он снова слышал радостные крики солдат, которые уже не надеялись увидеть его живым.

И вот теперь такая же тьма снова сгустилась вокруг и внутри него. Он кричал и кричал, срывая голос, но от крика не было никакой пользы, и тьма не уходила и не рассеивалась…

Спустя короткое время характер боли неуловимо изменился, и он вдобавок ко всему потерял всякую способность ориентироваться в пространстве. Квентин не мог открыть глаза. Он не слышал никаких звуков. Казалось, что он вообще лишился всех своих органов чувств. Было такое ощущение, что он плывет по непроницаемо черной и первобытно тихой бездне. Это не было похоже на описания смерти или на небеса, о чем он читал в религиозных трактатах. Но откуда пророки могли наверняка знать, что ожидает нас там?

Он не ощущал своего тела, потерял представление о его частях, он не видел реального света, хотя отдельные вспышки нейронной активности освещали горизонт черного небосклона его глубокого беспамятства.

Внезапно он ощутил странный крен и начал проваливаться в бездну невесомости — он взлетал… или падал? К нему вернулся слух и он разобрал какие-то искаженные звуки, они отдавались в мозгу с таким шумом, какого он не слышал за всю свою жизнь.