— Обрати внимание, слова сами приходят тебе на язык.

Миша польщена.

— А ведь и правда… В чересчурных расстоятельствах.

— Принести тебе чая из автомата?

— Да, пожалуйста. Я что-то совсем без сил. С лимонадом, будь добра.

— С лимоном?

— Ну да.

В дни, когда Миша ожидает посетителей, она старается принарядиться. Надевает пуловер небесно-голубого оттенка, который подчеркивает цвет ее глаз, либо бежевый жакет в тон брюкам.

Я всегда звоню ей, прежде чем приехать. Как правило, за день до своего визита, чтобы она успела подготовиться.

Я стучусь, прежде чем войти.

Я обнимаю ее.

— Тебе незачем было приходить, это тебя обеременяет, и потом, ты должна больше отдыхать.

— Мы об этом уже говорили, Миша. Я прихожу, потому что мне в радость навещать тебя. Как ты поживаешь?

— Помаленьку, помаленьку… Но я не совсем понимаю, что происходит.

— О чем это ты?

— Здесь. Теперь все не так, как раньше. Уровень падает ниже и ниже. Две постоянки умерли…

— Постоялицы?

— Да. Две за одну неделю. Мадам Креспен, та, которой присылали сухокопченые палки, она… ночью… ффюить — и все.

— Ты расстроилась… Ведь мадам Креспен тебе очень нравилась.

— Да… Конечно, я понимаю, старики — они и есть старики. Я тебе уже говорила, к этому надо относиться как к неизбежности… Настает момент, когда жизнь просто не может продолжаться дальше. И в некоторой степени это даже здорово. Это не печально, но пугает.

— А вторая дама? Ты была с нею знакома?

— Нет, она жила на четвертом. На четвертом эпатаже. У них там… Они не бесшумные, знаешь, но они похожи на призраков, которые расхолаживают по ночам, так что их надо запирать. Зато каталог… Вот в чем дилемма.

— Какой каталог?

— Ну, который «Труа… с…» — Она подыскивает слово. — «Труа-плюс».

— И в чем проблема?

— Это был ее каталог.

— Мадам Креспен?

— Да, она одолжила его мне, чтобы я могла заказать шляп… шляпунцы, и теперь я не знаю, как быть, ведь мне не удалось вернуть его.

— Ну, это не так серьезно, Миша, не думаю, что она забрала бы его с собой. Тебе там что-нибудь приглянулось?

— Нет, я не люблю помпоны… И к тому же здесь стало не так, как прежде. Особенно по вечерам, когда они делают ходики.

— Какие ходики, Миша?

— Когда все посидельницы разбрелись по своим комнатам, они делают ходики, чтобы раздать… и по утрам тоже. Я не понимаю, для чего это.

— Ты зря беспокоишься: я тебе уже объясняла, медсестры делают обход, чтобы проверить, все ли благополучно.

— Я не люблю ночи.

— Плохо спишь?

— Это из-за слов, я тебе говорила. Именно по ночам они… отваливаются… отрываются, когда мне никак не уснуть, я точно знаю, что в эти минуты они подкидывают меня, покидают меня, целыми вагонами, на дикой скорости, с этим ничего не поделать, правда, и даже мой лого… голо… логарифм…

— Логопед?

— Да, он мне сам об этом сказал. В том состоянии, в котором я сейчас, от испражнений больше нет никакого проку.

— Ты преувеличиваешь, я уверена, такого он не говорил. Все дело в том, что ты не любишь упражнения.