|
Тут он словно проснулся и, не желая больше мерить шагами тени от тяжелых колонн, уселся на скамейку и начал мысленно прикидывать, как и что он скажет епископу. Прежде всего факты, которые надо перечислить четко и ясно, потом выводы, которые не менее важны, чем факты, но о них надо сказать отдельно, потому что это совсем другого рода информация. Надо как можно точнее описать воздействие вечерней мелодии на него самого, не пытаясь определить возможную силу этого воздействия, то есть привести пример влияния, которое она может оказать на отдельно взятого человека. Потом, детализируя факты, выводы, впечатления, он, возможно, вновь вернется к началу и коротко расскажет об истории волдингской свирели, как она известна ему самому. Насколько это изложение фактов и впечатлений проясняет суть дела, приведшего викария в Сничестер, пусть решает епископ: сам же викарий надеется лишь на одно – довести его до сведения епископа.
Пока викарий выстраивал все по порядку, тщательно выверяя значимость каждого отдельного факта и его соотнесенность с остальными, служба уже началась, но в отдалении, а так как викарий выбрал себе место сбоку, под голубоватым, как лед, окном, то он никого не видел, да и алтарь оказался за органом. Служба в огромном соборе проходила почти незаметно для викария, и он не сразу очнулся от своих мыслей, все еще продолжая выстраивать ясную и логичную историю из странных происшествий, случившихся в течение последних нескольких недель. Однако постепенно отдаленные звуки, проделав неблизкий путь между колоннами, отвлекли его мысли от Волдинга. Не слова дали им другое направление, ибо они были неслышны, а как будто пчелиное жужжание в липах, слишком огромных для нашей маленькой планеты; и в этих могучих деревьях, которые в воображении викария разбудили голос, сошлись все прошедшие времена, потихоньку вибрируя и не оставляя в своей едва слышной мелодии места для рассказа, подобного рассказу мистера Анрела. Оглядевшись, викарий, попытался вновь сконцентрировать внимание на своем докладе, когда ему на глаза попался небольшой витраж со святой Этельбрудой, гнавшей веткой или пучком листьев последних язычников. Викарий перевел взгляд на большие окна, и одно из них напомнило ему о лунном свете, другое – о мёде, третье – о рассвете, а четвертое не напомнило ни о чем подобном, разве что о громком крике. Он опять поглядел на святую Этельбруду в сером платье, побивавшую язычников, потом на мрачные колонны и ни в чем не нашел себе поддержку. Ударили в большой колокол. Пора было отправляться во дворец, но викарий продолжал сидеть в храме. Казалось, раз и навсегда – обрядами, витражами, каменными колоннами – было решено, что его история неправильная. Если поспешить, то еще можно успеть за саквояжем и на поезд, отходящий в пять десять, чтобы до ночи быть дома и не мучиться в гостинице. Так викарий и поступил.
Глава одиннадцатая ВЕЧЕРНЯЯ МЕЛОДИЯ
В Мирхэме викарий нанял одноконный экипаж. Жене он сказал, что еще раз все обдумал и решил не досаждать епископу, пока у него нет достаточно информации, чтобы объяснить происходящее в Волдинге. Что касается миссис Анрел, то она промолчала, не желая портить мужу радость от пребывания дома. Однако после ужина викарий не позволил радости помешать ему в исполнении долга, ибо он считал себя обязанным написать епископу. Итак, он отправился к себе в кабинет, уселся за стол и на листке бумаги обозначил по пунктам всю историю, тщательно избегая зловещих фраз и даже слов, несущих в себе угрозу. Если в происходящем было что-то страшное, если некая опасность нависла над Волдингом, викарий предоставил епископу самому сделать выводы, отчего постарался ни словом не обмолвиться о какой бы то ни было опасности. Покончив с черновиком, он взял чистый лист бумаги и положил его перед собой. Стояла теплая лунная ночь, какая бывает в середине лета. По сути, это и не ночь вовсе; не успеешь оглянуться, как появится солнце и разбудит дроздов, прежде чем закатный огонь покинет горы. |
