– Плевать я хотел на твой протест… Так что же такое миграция леммингов? Болезнь? Коллективный инстинкт? А может, это психическое явление, которое у одной части животных затем и возникает, чтобы другая часть выжила?

– Все равно, это мошеннический аргумент! – завопил Брехуня. – Моя теория вымирания абсолютно правильна! Не слушайте его, – обратился Брехуня к Джозефу-Марии, – он шарлатан!

– Это я и без тебя знаю, – сказал Джозеф-Мария с восхищением.

Сжимая в руке стакан, Док прицелился указательным пальцем Брехуне между глаз, как из пистолета:

– Что ты там болтал? Болезни перевелись? Нет инфекций? Тишь да гладь? А скажи-ка, разве не растет число нервных расстройств? Поддаются они излечению? А может, наоборот, лечение только способствует их росту? Нет уж, теперь молчи! Довольно тебя слушали. Дальше, не станешь же ты отрицать, что склонность к гомосексуализму растет в геометрической прогрессии? Так не есть ли это новое решение извечной проблемы?

– Не верю, где доказательства? – вскричал Брехуня. – Без доказательств это все болтовня, субъективизм. Может, ты еще скажешь, что у меня того психическое расстройство? Эх, ты… – В глазах Брехуни блеснули слезы. – А еще друг… Мой самый заветный, самый преданный друг…

– Кто? Я? Твой друг?!

– А разве нет?

– Еще чего не хватало.

– Ну и бог с тобой. Лучше скажи, ты думаешь сегодня готовить обед?

– Обед? Ты ведь его уже съел.

– Значит, так. Сейчас ты будешь готовить, – распорядился Брехуня, – а наш друг Уильям-Мария сходит еще за одной бутылочкой виски, а потом мы с ним сыграем в шахматы.

– Он не Уильям-Мария, а Джозеф-Мария!

– Кто? Ах да! Итак, друг мой, я научу тебя величайшей из игр. Шахматы! Бесплотное творение разума! Может, сыграем на деньги?

– Постыдился бы, старый мошенник, – крикнул Док из кухни.

– Ну так как, Мария, поставим долларов по десять?

Патрон пожал плечами, как бы извиняясь перед Доком:

– Что делать, за науку приходится платить.

– Тогда давай уж по двадцать пять, – обрадовался Брехуня. – Чего скряжничать? Один ведь раз живем!

Док тем временем открыл банку лосося и банку спагетти, вытряхнул на сковородку, перемешал. Посыпал сверху тертым мускатным орехом. Потом грустно поставил пригоревший чугунок в раковину, отмокать…

Когда уже почти стемнело, Патрон вернулся в магазин и отправил с Какахуэте третью бутылку виски в лабораторию Дока. А сам поднялся наверх и влился в танец «мокрых спин». Танец этот назывался «Тихий океан»: плавные, колышущиеся волны; печально-величавые движения. «Сандунга, – пели „мокрые спины“, – сандунга мама миа…»

В полумраке лаборатории Док и Брехуня тихо окунулись в третью бутылку «Старой тенисовки».

– Слезай с кровати! – сказал Док. – Я хочу полежать.

– Пожалуйста… Чем старше я становлюсь, тем меньше я жду от жизни. Особенно от моих так называемых друзей…

– Уж чья бы мычала!.. Выхлебал соус – погубил обед. Приготовили другой – ты и его слопал. Выпил все пиво, две бутылки виски… Выжил меня с моей кровати, раздавил две пластинки; а еще – не отпирайся, я видел! – прибрал в карман мою авторучку! Я уже молчу про то, что ты нагрел Патрона на двадцать пять долларов. Разве ты имел право врать, что конь в определенных позициях может скакать на три клеточки по прямой? Это, по-твоему, честно?

– Да, ты прав… – сказал Брехуня, любовно обнимая подушку.