Потом в нем вспыхнули крошечные искорки наслаждения.

Он понял, что Николь испытывает то же самое, и губы его стали более требовательными.

Николь почувствовала, что тает в его объятиях.

Она была так смущена тем чудом, которое он пробудил в ней, что едва заметила, как он поставил ее на ноги.

Очень осторожно он расстегнул ее платье, а потом поднял Николь на руки и положил на увитую розами кровать.

Только тогда она осознала свою наготу и смущенно потянула к груди простыню.

Розы, казалось, придвинулись.

Их благоухание усилилось, а маркиз сел рядом с Николь и заключил ее в объятия.

Его сердце стучало так же сильно, как в ту ночь, когда на яхту поднялись русские.

Но теперь он билось от любви, а не от страха.

Николь посмотрела на него, и он подумал, что прекраснее ее нет на свете.

— Я… на самом деле твоя… жена?

— Именно это я намерен доказать тебе, моя любимая, — ответил маркиз. — Ноя боюсь испугать тебя, как при первой нашей встрече.

— Тогда я боялась, потому что Джимми и я… поступили дурно, — прошептала Николь. — Но нас действительно соединил… Господь и, конечно, «Мадонна в беседке из роз», которая спасла тебя от русских.

— Она подарила мне тебя, — сказал маркиз, — и когда мы повесим эту картину у нас в спальне в Ридже, то будем смотреть на нее вместе и думать о том, как нам повезло.

Николь негромко вскрикнула и обвила его шею руками.

— Ты понял? О, мой замечательный… мой чудесный муж… Ты понял!

— Я понял лишь то, что искал тебя всю свою жизнь, — ответил маркиз. — Но теперь, когда я тебя нашел, я никогда с тобой не расстанусь! Ты моя, Николь, моя полностью и безраздельно! Я буду любить тебя и поклоняться тебе целую вечность!

Потом снова начал ее целовать — целовать требовательно, жадно, неистово.

Николь почувствовала, что ее любовь превращается в пламя, которое, взметнувшись, сливается с огнем, пылающем в маркизе.

Они унеслись высоко в небеса.

Они стали частью солнца, луны, звезд и роз, посланных Богом.

— Я… люблю тебя! — прошептала Николь.

Она повторяла это уже в сотый раз, но слова не тускнели и каждый раз звучали словно впервые.

— Ты совершенна! — воскликнул маркиз. Такое совершенство он уже почти отчаялся найти в какой-либо женщине.

Потом маркиз добавил с улыбкой:

— У меня есть для тебя подарок — а остальные ты получишь, когда мы приедем в Париж.

— Мы… едем в Париж? — переспросила Николь.

— Чтобы купить тебе приданое, моя драгоценная, и я уже предвкушаю, как буду тебя одевать, чтобы ты стала еще прекраснее!

Он рассмеялся и сказал:

— Хотя, по правде сказать, я предпочитаю, когда на тебе нет ничего!

Николь покраснела.

— Ты… смущаешь меня, — сказала она укоризненно.

— Я обожаю, когда ты смущаешься, — улыбнулся маркиз и притянул ее к себе.

Потом, словно желая закончить то, что хотел сказать, он проговорил:

— Теперь у тебя есть несколько платьев, которые можно не стесняясь носить, когда мы остановимся в Венеции.

— О, мне бы так этого хотелось! — воскликнула Николь.

— Королевские вагоны будут ждать нас там, и на сей раз нас уже не будет разделять коридор.

— Мы будем… спать в… королевской кровати… — пробормотала Николь.

— Пока я могу заниматься с тобой любовью, мне все равно, где это будет, — ответил маркиз.