Я понял, почему она напрягалась, когда я улыбался. Может, боялась, что я её укушу. Кто нас, зубастых знает…

В общем, я понял, что никакие они не хищники. И не паразиты. Если кто и паразит, так сами гедонцы.

Я успокоился.

На Мейну Гелиора сошла с опаской, робко, как кошка в чужой дом.

По позе сразу ясно, что ей страшно. Оглядывалась напряжённо, будто собиралась улизнуть в звездолёт в любой момент. И дышала осторожно, всё высовывала кончик языка, где обонятельные рецепторы. Принюхивалась. Хорошо ещё, что прибыли утром — почти безлюдно было на космодроме, никто на неё не уставился.

Ведь уставились бы иначе. На Гелиору все смотрят, куда с ней не появись. А ей бы вряд ли понравилось, если бы на неё уставилась толпа агрессивных человеческих самцов — после гедонской станции-то.

— Что, — говорю, — давно у вас такие жестокие конфликты с соседями? Ты так людей боишься…

Гелиора провела ладонью перед лицом.

— Мы не любим воевать, — говорит. — Что за дикость — война между расами разумных существ! Но гедонцы постоянно вынуждают нас защищаться. Мы не любим убивать — а они без убийств себе жизни не мыслят. Но хуже того — мы не можем забыть, что они — мыслящие существа, а они вообще не верят, что мы — разумная раса. Понимаешь, капитан, нам люди, в сущности, безразличны. Вот мы людям противны. Я больше боюсь не за себя — за девочек. Девочки, зачатые в такой маленькой семье, как моя — это редкостный дар небес. Я не ожидала такого счастья.

Э-э…

— У тебя, — говорю, — разве маленькая семья была?

Опустила веки согласно.

— Мы же работали в космосе, — говорит. — Я даже не надеялась, что у меня появится шанс произвести на свет девочек — всего с тремя мужчинами. Мы любили друг друга — но для такой удачи обычно мало нежных чувств. Лотерея…

— Кх-м, — говорю. — Прости моё любопытство, а сколько в принципе вашей даме нужно мужей, чтобы родить девочку с гарантией?

Рассмешил её. Она похлопала в ладоши кончиками пальцев — я потом узнал, это у них заменитель хихиканья.

— У великих королев древности, которые должны были оставить своему народу истинную наследницу, бывало и по сотне мужчин, и по две. Но они, конечно, были намного физически сильнее современных изнеженных женщин, — говорит. — Я лично каждый раз восхищаюсь и поражаюсь, думая, как чувство долга и жажда оставить стране принцессу побуждала этих героинь и богатырш принять Лунной Весной за одну ночь сотню возлюбленных…

— А… — говорю. — Вон оно что… Ваш народ, значит, состоит, в основном, из парней?

— Да, — отвечает. — На каждую женщину приходится полсотни мужчин. В тяжёлые годы — больше. Закон бытия в нашем мире.

— И у тебя при таком раскладе будет только двое детей? — говорю. — Как же…

Взглянула мечтательно.

— Так ведь — девочки. Девочкам нужно место и резерв. Нужна особая пища. Нужно особое воспитание. Можно быть беременной десятком или двумя мальчиков, но столько девочек сразу женщине не выносить.

Я слушал и пока не очень понимал, восхищает это меня или ужасает. И не мог себе представить, как это хрупкая статуэтка, вроде Гелиоры, может принести десятерых близнецов зараз.

Но расспрашивать пока не стал.

— Понятно, — говорю. — Очень интересно, но в человеческом мире ты, всё же, об этом первое время не распространяйся. А то у нас подходы другие.

Пожала плечами, почти как человек.