— Святые угодники!

— Упорная баба, — негромко похвалила Малгося.

Впрочем, мне это даже понравилось, тем более что желаемого результата Холера так и не добилась. Все-таки и у рассеянности имеются хорошие стороны. Не позабудь я о мешке, наверняка перетащила бы его в дом, где на него и слепой бы наткнулся.

— Могу лишь предположить, что бы она делала с этими бумагами, но в приличном обществе о таком не говорят, — презрительно сказала я. — Но если телохранители Тупня исполняли ее приказания, кто же тогда закрыл перед ней двери его домов?

— Те же лица, которые закрывали их передо мной, — ядовито ответил Гурский, и было ясно, что больше на эту тему он говорить не намерен.

Я наградила его долгим укоризненным взглядом, но это не помогло.

— Ну и что будет теперь?

— Ничего. Вся верхушка вздыхает с таким облегчением, что по всей Варшаве сквозняк. Дело закрыто. Санкции уже не нужны, про обыски можно забыть, личные дела покойного никого не интересуют, все тихо, нас покинул достойный человек. Непреднамеренное убийство в состоянии аффекта.

— И кто это придумал? Прокуратура?

— А вы полагаете, я?

— А у нее какие перспективы?

— Довольно радужные. Никто не станет копаться в этой куче дерьма. Больше всех на этом заработаю я. Получу повышение по службе, это точно.

В голосе Гурского чувствовалась горечь. Я постаралась взглянуть на все с другой стороны. Повышение повышением, но и оставшаяся безнаказанной Бледная Холера может принести какую-то пользу...

— Знаете, а это неплохая мысль, — задумчиво произнесла я, — оставить ее в покое, не трогать. Ведь характер человека — это навсегда.

— Что вы задумали? — подозрительно спросил Гурский.

— Да так... С Тупнем все прошло как по маслу, спустили на тормозах, так, может, теперь возьмется за очередного сановника? И так, шажок за шажком...

— О господи...

— А разве не об этом мы беседовали, когда только познакомились, несколько лет назад? Прикиньте, какую выгоду всем принесло даже это одиночное преступление. Помнится, идея индивидуального террора пришлась вам по душе. А тут и овцы целы, и волки сыты.

Гурский посмотрел на меня, покосился на Малгосю, выпил вина, устремил взгляд вдаль и отчетливо произнес:

— Никогда и ничего такого я не говорил. Всем известно, какая вы выдумщица!