Но датчане этой ночью не явились.

Всю ночь моросил мелкий дождик, и к утру народ в крепости промок, замерз и был в скверном настроении. Потом, на рассвете, появились первые ополченцы из фирда. Ушло несколько дней на то, чтобы призывы добрались до самых дальних концов графства, чтобы там вооружили людей и отправили в Окмундтон, но самые ближние поселения послали людей немедленно, поэтому поздним утром под фортом собралось уже около трехсот человек. От силы семьдесят из них могли называться воинами и имели настоящее оружие, щиты и хотя бы кожаные доспехи, остальные были крестьянами с мотыгами, серпами и топорами.

Харальд послал отряды фуражиров на поиски зерна. Одно дело — собрать войска, но совершенно другое — их прокормить, и никто из нас не знал, как долго мы сумеем удержать собравшихся людей. Если датчане не придут, тогда нам самим придется идти к ним и изгонять их из Кридиантона, а для этого требовались большие силы, чем весь фирд Дефнаскира.

«Одда Младший никогда не допустит, чтобы собрался весь фирд», — подумал я.

Он и впрямь такого не допустил, потому что, когда кончился дождь и были прочитаны полуденные молитвы, Одда сам явился в Окмундтон — и не один, а с шестьюдесятью своими воинами в кольчугах и столькими же датчанами в полном вооружении. Солнце только-только взошло, когда они появились из-за деревьев на востоке, — и солнечные блики засияли на кольчугах и наконечниках копий, на уздечках и стременах, на полированных шлемах и ярких умбонах щитов. Люди Одды растянулись по пастбищу по обе стороны дороги и приблизились к Окмундтону длинной линией. В центре виднелись два штандарта: один, с черным оленем, — знамя Дефнаскира, а второй — датский треугольник с изображением белой лошади.

— Боя не будет, — сказал я Харальду.

— Почему?

— Их слишком мало. Свейн не может позволить себе терять людей, поэтому явился, чтобы поговорить.

— Я не хочу встречаться с ними там. — Шериф показал на крепость. — Мы должны встретиться в доме.

Он приказал людям, которые были вооружены лучше других, спуститься в город, и мы высыпали на грязную улицу рядом с домом, в то время как Одда и датчане приблизились с востока.

Всадникам пришлось сломать строй, прежде чем вступить в город, и они перестроились в колонну, во главе которой ехали трое: в центре — Одда, а слева и справа от него — два датчанина, один из них — Свейн Белая Лошадь. Свейн выглядел великолепно. Он скакал на белой лошади, в белом шерстяном плаще, а его кольчуга и шлем с кабаньей головой были вычищены песком до блеска и сверкали в свете неяркого солнца. Возле серебряного умбона его щита была нарисована белая лошадь, а кожа, из которой были сделаны уздечка, седло и ножны, выбелена.

Свейн увидел меня, но не показал виду, что узнал. Он молча взглянул на людей, перегородивших улицу, и, казалось, счел их не стоящими внимания. Его знамя с белой лошадью держал второй всадник, с таким же обветренным, как у господина, лицом, обожженным солнцем и снегом.

— Харальд! — Одда Младший выехал вперед, оставив двух датчан позади.

Одда, как всегда, был принаряжен: в сверкающей кольчуге, черный плащ покрывал гриву лошади. Он улыбнулся так, будто обрадовался встрече.

— Ты собрал фирд. Почему ты это сделал?

— Потому что так приказал король, — ответил Харальд.

Одда все еще улыбался. Он посмотрел на меня и, казалось, вообще меня не заметил. Потом взглянул на двери дома, откуда как раз появился Стеапа. Богатырь только что поговорил с Оддой Старшим, а теперь удивленно уставился на его сына.

— Стеапа! — сказал олдермен. — Верный Стеапа! Как я рад тебя видеть!

— Я тоже рад, господин.