— Мне жаль, — искренне сказал Пирлиг, — мне воистину жаль, потому что потерять ребенка — это очень тяжелое испытание. Иногда я думаю, что Бог, должно быть, любит детей, раз так часто забирает их себе. Я верю, что на Небесах есть сад, зеленый сад, где ребятишки все время играют. Бог забрал туда и двух моих сыновей, и от самого младшего, должно быть, даже ангелы стонут, скажу я тебе. Он там небось таскает девчонок за волосы и бьет всех остальных мальчишек, как гусиные яйца.

— Ты потерял двоих сыновей?

— Да, но у меня остались еще трое, да в придачу четыре дочери. А ты как думал — почему меня никогда не бывает дома? — ухмыльнулся он. — Все дети — шумные маленькие создания, а уж какой у них аппетит! Боже милостивый, да они бы съедали по лошади в день, если б могли! Некоторые люди говорят, что священники не должны жениться, и иногда я думаю, что они правы. У тебя есть хлеб, дорогая?

Исеулт указала на сеть, свисающую с крыши.

— Срежь плесень, — велела она мне.

— Мне нравится, когда мужчина слушается женщину, — сказал отец Пирлиг, когда я принес хлеб.

— Это еще почему?

— Потому что это значит, что я не один в нашем жалком мире. Всеблагой Господь, но мне интересно, чем была вскормлена Эльсвит: желчью, что ли? У нее язык, как у голодной ласки! Бедный Альфред!

— Он как раз, похоже, счастлив.

— Милостивый Господь! Вот что я тебе скажу, парень, да нет человека несчастней его! Некоторые люди подхватывают Бога, как болезнь, и Альфред один из них. Он словно корова после зимы, вот что.

— Что-то я тебя не пойму. Это как?

— Ну, знаешь, когда всходит поздняя весенняя трава — зеленая, свежая, густая, — ты выпускаешь тощую корову попастись, а она, дорвавшись до травы, раздувается, словно пузырь. Корова тогда только и может, что срать и пердеть, а потом у нее начинаются колики, и она может пасть, если не увести ее на некоторое время с пастбища. Так и Альфред. Он получил слишком много зеленой травы религии и теперь болеет из-за этого. Но он хороший человек, очень достойный. Слишком худой, это да, но хороший. Святой во плоти, ни больше ни меньше. Ну что, милая, готово? Давай поедим.

Он зачерпнул пальцами угощение, после чего передал горшок мне.

— Слава богу, что на следующей неделе Пасха, — сказал Пирлиг, так набив рот, что кусочки яиц осыпали его огромную бороду. — И тогда мы снова сможем есть мясо. Я чахну без мяса. Ты знаешь, что на Пасху Исеулт примет крещение?

— Она мне сказала, — коротко ответил я.

— И ты этого не одобряешь? Просто относись к этому, как к хорошей ванне, тогда, может, ты не станешь так сильно возражать.

Я не присутствовал на крещении Исеулт, да и вообще покинул остров, потому что знал: Пасха с Альфредом сведется к сплошным молитвам, псалмам, священникам и службам. Вместо этого я взял Стеапу и еще пятьдесят человек и отправился в холмы, к Сиппанхамму, ведь Альфред приказал, чтобы в ближайшие несколько недель датчанам не давали покоя. Он решил собрать фирд Уэссекса к празднику Вознесения, до которого оставалось шесть недель. За это время Гутрум наверняка надеется подкормить своих голодных лошадей на весенней травке, поэтому мы решили устроить засаду датским фуражирам.

Убей один отряд фуражиров — и следующие явятся под защитой лишней сотни всадников, а это утомит лошадей еще больше, поэтому понадобятся новые фуражиры. Некоторое время такая тактика срабатывала, но потом Гутрум начал посылать фуражиров на север, в Мерсию, где их никто не тревожил.

То было время ожидания. На Этелингаэге теперь имелись два кузнеца, и хотя ни у одного из них не было всех необходимых инструментов, да и топлива для их кузниц не хватало, они все же делали хорошие наконечники для копий, и одна из моих обязанностей заключалась в том, чтобы срезать ветки ясеня для древков.