— Сомкнуть щиты!

— С нами Бог! — воскликнул Беокка.

— Вперед!

Еще два шаркающих шага вперед — и снова остановка.

— Грязные ублюдки! — пробормотал Стеапа. — Господи, помоги мне! Вот ублюдки!

— Быстро! — закричал Осрик. — Быстро! Вперед — и убейте их! Вперед и убейте! Вперед! Вперед! Вперед!

И тут люди из Вилтунскира испустили оглушительный воинственный клич — не только затем, чтобы испугать врага, но и для того, чтобы подбодрить себя, — и внезапно, спустя столько времени, клин быстро двинулся вперед. Люди громко вопили, ряды датчан ощетинились копьями, и наши копья полетели в ответ. А потом раздался грохот, настоящий гром войны, когда клин встретился со скьялдборгом.

Столкновение сотрясло все наши ряды, так что даже мой отряд, который еще не столкнулся с врагом, пошатнулся. Я услышал первые вопли, резкий металлический звук клинков, стук металла, ударяющего о дерево щитов, натужные голоса, а потом увидел, что датчане появляются из-за зеленых укреплений: целый поток врагов ринулся на нас, намереваясь разбить наш фланг и смять наше наступление, но именно поэтому Альфред и поместил слева войска Осрика.

— Щиты! — взревел Леофрик.

Я вскинул щит, коснувшись им щитов Стеапы и Пирлига, потом пригнулся, готовый встретить атаку. Голова опущена, туловище прикрыто щитом, ноги расставлены, Осиное Жало наготове.

Перед нами и справа от нас уже сражались люди Осрика, и я чуял запах крови и дерьма — то были запахи битвы. А потом я забыл про сражающиеся войска Осрика, потому что дождь хлестал мне в лицо, а датчане приближались уже бегом, не соблюдая строя, собираясь одержать победу в одном-единственном яростном порыве. Их были сотни, и наши копейщики метнули копья.

— Давайте! — закричал я — и мы сделали один шаг вперед, навстречу нападавшим.

Моя левая рука врезалась в грудь, когда меня ударил датчанин — щитом в щит. Он рубанул топором, я исхитрился и ткнул Осиным Жалом ему в бок, и его щит врезался в щит Эадрика у меня над головой. Я повернул Осиное Жало, вытащил и пырнул снова. Я чувствовал кислое дыхание датчанина, который перед битвой наверняка хлебнул эля; его лицо искажала гримаса боли. Он дернул свой топор и высвободил его. Я пырнул снова и вывернул «сакс», погрузив его не то в кольчугу, не то в кость — я сам не знал, куда именно.

— Твоя мать — поросячье дерьмо! — выкрикнул я в лицо датчанину, и тот, завопив от ярости, попытался опустить топор на мой шлем, но я пригнулся, а Эадрик прикрыл меня щитом.

Теперь клинок Осиного Жала был красным и липким от крови, и я рванул его вверх.

Стеапа что-то бессвязно вопил, рубя мечом направо и налево, и датчане избегали его.

Мой враг споткнулся, упал на колени, я ударил его умбоном щита, сломав нос и выбив зубы, потом ткнул Осиным Жалом в окровавленный рот.

Другой датчанин немедленно занял его место, но Пирлиг мигом погрузил свое кабанье копье в живот этого нового противника.

— Щиты! — закричал я, и Стеапа с Пирлигом машинально выстроили свои щиты в одну линию с моим.

Я понятия не имел, что происходит в других местах на вершине холма, сознавая только, что творится в пределах досягаемости Осиного Жала.

— Назад на шаг! Отступите на шаг! — выкрикнул Пирлиг, и мы послушались, так что датчане, занявшие места раненых и убитых, переступили через тела своих павших товарищей. Тогда мы шагнули вперед, чтобы столкнуться с ними до того, как они успеют восстановить равновесие.

Так и ведется битва. Это путь воина, а мы, королевская гвардия, были самыми лучшими воинами Альфреда. Датчане неистово ринулись на нас, не потрудившись сомкнуть щиты, — они верили, что сметут нас в яростном порыве.