Таким образом наш Плут не был в сильном восторге от возвращения своей добытчицы денег: она собиралась наставлять ему рога не только ради денег, но и так часто, как будет предоставляться такая возможность, делать это ради своего удовольствия, ради удовлетворения своего «каприза». И сутенер стал слугой этой красивой шлюхи, чем то вроде интенданта с привилегией ложиться в постель своей хозяйки.

Это последнее заявление – не такое уж смелое утверждение. Конечно, Жанна вернулась. Дюбарри доказал, что не зря носил прозвище Плут: у него хватило ума не звать ее назад. Он также не был настолько простодушен, чтобы поверить, что эта красотка действовала по порыву страсти. Впрочем так много он и не требовал. Просто Жанне было намного удобнее жить с ним рядом, чем одной. Вот причина и объяснение этому возвращению.

Она любила единственный раз платонической любовью только Адольфа, сына Жана, парня с приятным лицом и покладистым, открытым и честным характером. Иногда Жанна думала, что супруга Дюбарри, которой никогда не позволялось выезжать из родной Гаскони, в своей скрытности дошла до того, что дала Дюбарри наследника, даже не попросив его в этом помочь.

А сама Жанна, казалось, ничуть не жалела, что у нее не было потомства. Надеялась ли она когда либо произвести на свет незаконного сына Короля? Это было не в ее характере: Жанна считала себя насколько красивоуу, что могла производить на свет только бриллианты. Другими словами, материнский инстинкт у нее почти полностью отсутствовал. В лице Адольфа она нашла сына, который в полной мере соответствовал особенностям ее характера и очень ограниченной «тяге к материнству». В 1763 году, когда Жанна познакомилась с Адольфом, тому было уже четырнадцать лет, возраст Керубино из «Женитьбы Фигаро», и молодая женщина, сомневаться в этом не приходится, могла в сердце испытывать к нему нечто подобное тому, что испытывала Сюзанна или графиня Альмавива.

16 января 1766 года

(от Жанны, Адольфу Дюбарри)

Мой милый Адольф,

Вчера вечером я подошла к двери. Мне открыли, и я увидела нечто вроде турка с великолепными усами, горящим взглядом и черепом, гладким, как яблоко Ньютона. Я стала готовиться к смерти: неужели этот монстр меня задушит или сломает кости своими огромными ручищами? Неужели твой отец нанял этого громилу, чтобы убить меня, или турки захватили Париж?

Это ужасное с виду создание приоткрыло рот, изобразив, несомненно, улыбку, показав зубы, похожие на волчьи клыки. Движением руки, напоминавшим взмах крыла ветряной мельницы, он пригласил меня войти. Я вся окаменела, не смея двинуться ни туда, ни сюда. Едва двигая сведенными от страха губами, я произнесла, что «являюсь крестной матерью господина Адольфа», и попросила тебя позвать.

Это создание, очевидно, понимало французский язык, что несколько успокоило меня, но потом сообщило, что «господина Адольфа» нет дома. И тогда я спросила:

– Когда же он вернется?

– Не знаю.

– А надолго ли он ушел?

– Его нет, повторяю вам.

Не сумев больше ничего вытянуть из этого Цербера, я решилась войти, рискуя жизнью, чтобы покончить с этим делом так или иначе. В маленьком салоне перед камином сидел некий человек с очень злым лицом, в домашнем халате и чепце, и делал вид, что читал какую то газету. Он даже не поднялся, чтобы приветствовать меня: ты, наверное, узнал своего отца.

Я вся дрожала от холода и страха, который внушил мне лысый гигант. Не снимая манто, я некоторое время простояла перед очагом, потирая ладони в надежде, что они не отвалятся от запястий.

Отец твой продолжал хранить молчание с непроницаемым выражением лица, не отрываясь от чтения. В конце концов я решила вернуться на улицу Монмартр. Стоило ли мне объявить ему о своем твердом решении или уйти, не сказав ничего? Этого человека ничто не трогало, или же он умело скрывал свои чувства, если таковые вообще у него были.