Они с Радисткой Кэт переглянулись и сказали в один голос:
– Ты на счетчике, Блин!
Загребая ногами, Блинков-младший побрел к своему подъезду.
Со стороны никто и не догадался бы, что перед ним самый лучший сыщик из всех восьмиклассников Москвы, а может быть, и России и даже мира! Об этом знало не больше десятка офицеров милиции, контрразведки и налоговой полиции. Да еще уголовники, которых он отправил за решетку. Среди них были международные преступники, матерые рецидивисты – и все они сдались перед могучим умом проницательного и скромного восьмиклассника! А какой-то жалкий Князишко побил его даже не силой, а весом.
Такова жизнь.
Обиднее всего то, что исправить это дело было никак невозможно. Если бы даже о выдающемся восьмикласснике сняли целый сериал, как о Шерлоке Холмсе, это ничего не изменило бы. Князь накостылял бы ему точно так же, да и еще и с двойным удовольствием.
Одни прославляются подвигами, другие – подлостями. Был в древней Греции такой человечишко Герострат, который не блистал талантами, но очень хотел прославиться. Он взял и сжег одно из чудес света – храм Артемиды в Эфесе. Так древние греки решили забыть Герострата. Даже в разговорах его не упоминать. Вычеркнуть из всех свитков. И что бы вы думали? Никто уже не помнит имен строителей храма, который сжег Герострат. А Герострата помнят.
Вот и Князь такой же. Чем больше будет слава Блинкова-младшего, тем приятнее будет Князю его бить. Поэтому лучше помалкивать о своих подвигах.
Дома Блинков-младший разыскал флакон со свинцовой примочкой, намочил два клока ваты, положил под глаза и лег на диван переживать.
– Мужчины! Есть кто дома? – крикнула из прихожей мама.
– Я! – по-военному откликнулся Блинков-младший.
Не заглянув к единственному сыну, мама быстро прошла в ванную. Блинков-младший решил, пока она моется, взять у нее из комнаты косметический набор и замазать синяки. Он подошел к шкафу и посмотрелся в зеркало.
Свинцовая примочка помогла наполовину. Синяк под правым глазом почти не налился, зато под левым образовалась гуля сливового цвета. Вдобавок в глазу лопнул сосудик, и он стал красным, как у кролика. Совсем скрыть от мамы следы боевых ранений не удастся, но все же пудра не помешает.
Блинков-младший вышел в коридор и нос к носу столкнулся с мамой.
– Митек, не знаешь, где у нас свинцовая примочка? – спросила она.
В коридоре было полутемно. Когда контрразведчица с сыном вошли с нему в комнату, они рассмотрели друг друга как следует. Мама – Митькину гулю, он – мамин синяк на скуле. Синяк был здоровенный, с глубокой царапиной, и расплывался дальше.
– Это чем же тебя приголубило? – с интересом знатока спросил Блинков-младший.
– Автомобильной дверцей, – беззаботно ответила мама. – А тебя, похоже, асфальтовым катком?
– Меня – Князем, – вздохнул Блинков-младший и попросил, наверное, в тысячный раз: – Мам, показала бы ты мне какой-нибудь прием, что ли.
Мама ответила точно так же, как девятьсот девяносто девять раз до этого:
– Обычные приемы ты и без меня знаешь, а боевые я не имею права показывать даже единственному сыну. – Мама улыбнулась. – Вот разве что один болевой? Схвати меня за руку.
Митек взял ее за тонкое запястье. А мама костяшками пальцев свободной руки часто-часто застучала ему по тыльной стороне ладони:
– Дяденька, отпусти!
Блинков-младший засмеялся.
– Небольно? – спросила мама.
– Нет.
– А посильней? – она стукнула чуть посильней, и у Блинкова-младшего аж слезы на глаза навернулись. |