Дмитрий Вересов. Ближний берег Нила, или Воспитание чувств
Жизнь неизбежна. Хватит мечтать, Знаешь, хватит мечтать…
Пролог
— Гражданин, а гражданин, вы бы поднимались. Прибыли уже. — М-м-м… Упитанный брюнет характерного московско-грузино-еврейского обличия зачмокал пухлыми губами, но глаз так и не раскрыл. — Нажрался, паразит! — Настя вложила в свой свистящий шепот всю рабоче-крестьянскую ненависть. И впрямь, гражданин, похоже, провел веселенькую ночку. Откидной столик был завален элитарными ошметками — шкурками сырокопченой колбасы, апельсиновой и банановой кожурой, обертками шоколадных трюфелей, тут же банка из-под камчатских крабов, пустая сигаретная пачка с иностранными буквами, опорожненная бутылка дорогого коньяку. На одеяле бесстыдно валялась упаковка известного резинового изделия. Дух стоял соответствующий — окна в поезде не открывались, а кондиционер был уже отключен. — Гражданин, я вам русским языком говорю! Настя дернула за рукав куда решительней. Толстая волосатая пятерня плавно приподнялась, пошарила в воздухе и замерла на груди проводницы. Этого Настя не выдержала, с маху шлепнула по руке и заорала благим матом: — Глаза разуй, кобелина! Брюнет затряс головой, разлепил наконец мутные очи и с тупым недоумением уставился на Настю. — Эт-то… приехали уже? — Приехали! — со злорадной усмешкой заявила проводница. — Вы бы еще дольше дрыхли, гражданин, так и обратно бы в Питер уехали. Давайте-ка выметайтесь по-быстрому! Заспавшийся пассажир сладко зевнул, тут же сморщился и поднес ладонь к виску. — Болит? — с иронией осведомилась Настя. — Неудивительно. Вон как гульнули. — Она показала на захламленный стол. — Совсем наглость потеряли. То-то попутчица ваша сбежала. — Попутчица? — он усиленно заморгал. — Какая попутчица? — Ну, девушка, рыженькая такая. Вы ж с ней вместе сели. Так она в Болотом вышла и очень просила вас не будить. — Рыженькая? — с натугой проговорил брюнет. — Ох, не помню, голова раскалывается… Слушай, хозяюшка, у тебя в заначке граммулек сто не найдется? Я заплачу. — Я тебе что, корчма? Оно, конечно, приятно дать отлуп такому холеному деляге, но, с другой стороны, страдает же человек, бодун его бодает нешуточный, видать, не слабей, чем любого пролетария. Проводница сжалилась: — Ладно; на Ярославском в буфете тетю Асю найдешь, скажешь, от Насти со «Стрелы», она тебя остаканит. — Вот спасибо! — Брюнет достал из кармана кожанки желтый пакетик жвачки и дрожащей рукою протянул ей. — В знак благодарности. Когда проводница вышла, брюнет, постанывая, залез с ногами на полку, просунул руку в багажный отсек, расположенный над дверью, пошарил там и извлек серый пластмассовый портфель-дипломат с номерным замком. С ним он и сошел с поезда, но направился не на Ярославский вокзал, а к телефонам-автоматам. — Вадим Ахметович? Доброе утро, это Яков Даниилович. Я только что из Питера и имею для вас небольшой презент. — Очень тронут, Яков Даниилович. Вас не затруднит подъехать ко мне на службу часикам, скажем, к пяти? — Нисколько, Вадим Ахметович. Буду ровно к пяти. — Адрес знаете?
Пожилая проводница всхлипнула и протерла глаза рукавом. Капитан Самойлов одновременно смахнул со лба обильный пот — и тоже рукавом. — Один, один, — закивала проводница. |
