Леся готовила для Айялы литры мандаринового сока, а та угостила её эйянским аналогом кофе, упаковка которого нашлась на её звездолёте — тот так и стоял в режиме невидимости во дворе дома. Сперва Леся не поняла напитка, он показался ей пресноватым, но постепенно распробовала. Конечно, на кофе он мало походил. В нём чувствовались нотки каких-то неземных цветов и что-то совершенно неописуемое человеческим языком. Со сливками он, кстати, шёл гораздо лучше, хотя Айяла и считала это порчей благородного напитка. А вот действие его Леся ощутила незамедлительно: выпив кружку в десять утра, она не смогла уснуть всю ночь. Впрочем, это пришлось кстати. На сей раз близость случилась уже не в торопливом и жадном порыве, а обстоятельно, на чистой простыне, с включенной ёлочной гирляндой и расставленными вокруг свечками.

— У меня всё есть. Я всего достигла: построила немало величественных городов, спроектировала бессчётное множество дворцов, произвела на свет троих детей. Они уже взрослые и самостоятельные, — проговорила Айяла, потягивая сок через трубочку.

— Жизнь удалась, да? — уютно примостившись рядом с ней на диване и отщипывая ртом от тяжёлой виноградной грозди ягодки, вставила Леся.

Айяла кивнула.

— А как относится твоя... гм, партнёрша к тому, что ты путешествуешь в поисках впечатлений?

— Спокойно. У нас нет такого понятия, как ревность. У меня есть всё, но... чего-то мне не хватало.

В невозбуждённом состоянии её «нити» на шее уменьшились до небольших пупырышек. Леся уже узнала, что случайное касание не приводило их в «боевую готовность», только прикосновение с особым намерением.

— Я, наверно, не смогла бы так жить, — вздохнула она. — Я не хочу делить любимого человека ни с кем.

— Как ни странно, но именно тебя мне бы тоже не хотелось ни с кем делить. Такое я ощущаю исключительно по отношению к тебе. — И Айяла коснулась пахнущими мандаринами губами виска Леси.

А та вдруг ощутила бешеное тоскливое щемление в груди. Ведь когда-то же Айяла улетит домой... А дальше — что? Осточертевшая работа, которая разве что деньги приносила, а радости — ни на грош? Давно ставшая обузой и каторгой... И всё. Горькая пустота и холод на сердце.

Айяла смахнула пальцем слезинку с её щеки.

— Что с тобой?

Леся порывисто прильнула, уткнулась.

— Я не знаю, как мне жить дальше. Мне почему-то кажется, что уже незачем...

— Отбрось унылые мысли! — нахмурилась Айяла бровями-стразами. — Нельзя так думать. Это очень страшно и вредно. Не плачь, моя Гуттиэре...

В том, как она произносила эти два слова — «моя Гуттиэре» — было что-то пронзительно родное, человечное, что стирало границы между расами и цивилизациями. Грудь Леси всколыхнулась от рыдания, тёплые ручейки скатились по щекам.

— Я не могу здесь жить, мне больше нечего здесь делать... Нечего, понимаешь? Здесь всё стало ненужным. Пожалуйста, забери меня с собой... Я пока не знаю, как смогу освоиться, обустроиться... Но я точно не тунеядка. Что-нибудь придумаем... И бог с ней, с твоей партнёршей. Попытаюсь смириться.

Тёплые объятия Айялы пахли молодой тополиной листвой и яблоневым цветом.

— У нас с Илиаль уже давно лишь дружеские и родственные отношения, да и живём мы порознь. Размножаться она больше не собирается, её приоритет — работа. А ревности, как я уже сказала, у нас нет в принципе. Освоиться ты, я думаю, сможешь. Наши технологии обучения путём загрузки информации в мозг позволяют в короткие сроки освоить выбранное дело. А вот необходимость твоего присутствия на Эйе и твою полезность обществу мне придётся доказывать. Нас сорок миллиардов, мы живём не только на планете, но и на космических станциях. У нас установлено строгое ограничение на приём мигрантов.