За обычной дверью, обтянутой коричневым потертым дерматином, послышались медленные шаги, и глубокий, можно сказать, бархатный, голос спросил по-латышски:
— Вы к кому, простите? Если к господину Грибовасу, то его нет дома. Можете сказать, что ему передать.
Лазарь быстро перевел, и Турецкий сказал, что говорить.
— Это из адвокатуры и полиции, господин… простите, не знаю, как вас?
— Меня зовут Станислав Корнис! — со значением произнес сосед Андриса за дверью.
— О! Сам Корнис? Поверить не могу! — с восхищением отреагировал Лазарь.
— Собственной персоной! — торжественно провозгласил тот, открывая дверь. — Вы меня слышали, господин?..
— Дорфманис, к вашим услугам. Рад видеть прекрасного артиста! Господин Корнис, глазам своим не верю!
Лазарь явно наигрывал, как говорят актеры. Но, видимо, имел причину? А у самого Турецкого появилось странное ощущение, так называемого, дежавю. Он определенно либо слышал уже однажды этот голос, либо хорошо знал о нем. Но от кого?
И вспомнил, конечно: Инга же! Она говорила про «бархатный голос» оператора, принимавшего оба раза заказы на лекарства для похудения. Неужели он? Это была бы просто великая удача!
— Я прошу прощения, — вежливо извинился он, — Лазарь Иосифович, мне необходимо срочно позвонить в связи с… вы понимаете. Одну минутку, — и вышел на лестничную площадку, доставая телефонную трубку. — Ингуша, внимательно прислушайся сейчас, — заговорил он тихо, — к голосу, который сейчас услышишь. Вспомни, не знаком ли он тебе? Так, внимание!..
Александр Борисович вернулся в квартиру и, держа перед собой мобильник со встроенным в его корпус фотоаппаратом, сделал вид, что собирается фотографировать дверь напротив и вешалку с какой-то одеждой.
— Господин Дорфманис, представьте меня, пожалуйста, господину Корнису и переведите ему, что мне необходимо задать несколько важных вопросов.
— Можете обойтись без перевода, — поощрительно улыбнулся бывший артист, — я отлично владею русским. А как же? Весь классический репертуар еще недавно… как вы понимаете… Слушаю вас, господин…
— Турецкий… к вашим услугам, — повторил он адвоката. — Нам необходимо знать, что в этой прихожей принадлежит господину Грибовасу? И есть ли у него еще места, где он держит свою одежду или другие, необходимые ему предметы быта?
— Я, разумеется, покажу, но… понимаете ли, не далее, как вчера…
— Мы в курсе. Но открылись новые обстоятельства, которые могут повлиять на следствие. Итак?
— Это, как вы изволите видеть, его вешалка. И одежда тоже его. Но здесь не вся, часть находится во дворе нашего дома, там небольшая пристройка рядом с гаражом. Там Андрис хранит и все свои рыболовные принадлежности — снасти и прочее. Он нас с Полиной Семеновной частенько балует… свежей рыбкой. Любит рыбалку. Увлеченный человек…
— А что, — и ухом не повел Турецкий, по-прежнему держа трубку перед собой, — как вы лично считаете, способен ли ваш сосед на неблаговидные дела?
— Что вы?! — почти с мистическим ужасом воскликнул Корнис. — Да он такой, что и мухи не обидит!
— Вы уверены? — как бы удивился оценке Турецкий.
— Безусловно! Подписаться готов! Лично! — Вероятно, это был настоящий подвиг для него — подписываться лично.
— Ну хорошо, благодарю вас. Нельзя ли пригласить еще кого-нибудь, кроме вас, в понятые? Мы вынуждены сорвать с двери печать.
— Да, да, конечно! — Корнис «пошлепал» по коридору, вероятно, к соседке, Полине Семеновне. |