Потом все вернулись на свои места, дверь герметически закрылась, и автобус вновь помчался вперед по линии, которую указывала стрелка компаса.

Когда стемнело, зажглись огни. Теперь со стороны могло показаться, что по бескрайним просторам пустыни, под черным небом, сверкающим яркими звездами, во мраке ночи несется какой-то сказочный дракон с десятками огненных глаз.

В Дамаск – столицу Сирии – приехали в десять часов утра. Степан быстро разыскал майора Квелча и вручил ему рекомендательное письмо от Макгрегора.

Квелч – высокий, плечистый, с энергичным и поразительно подвижным лицом человек – был адъютантом начальника местного гарнизона и пользовался значительным влиянием в английском военном аппарате.

Советских гостей он встретил очень любезно и сразу же устроил их в одной из лучших гостиниц города. Он обещал им автомобиль до Иерусалима, только, к сожалению, не завтра, а послезавтра, 12 ноября.

Петров был несколько огорчен еще одной задержкой, но вежливо смолчал.

Когда утром 11 ноября Квелч явился в отель проведать своих новых знакомых, его первый вопрос был:

– Скажите, где сейчас находится Московский Художественный театр?

Петров удивленно посмотрел на Квелча. Меньше всего он ожидал, что ему придется разговаривать о МХАТе в далеком Дамаске, да еще с английским офицером.

Однако, вспомнив советы Косовского, он спокойно ответил:

– Художественный театр эвакуирован в глубь страны. Он находится в полной безопасности.

– Не обращайте внимания на это… – Квелч кивнул на свою военную форму. – Война заставила меня надеть офицерский костюм. До войны я был актером и большим поклонником Московского Художественного театра. Станиславский – мой театральный бог. Лет десять назад я был в Москве и видел спектакль «Дядя Ваня». Гениально!

И, хотя майор говорил чуть-чуть по-актерски, с излишней экспрессией, Таня, сама любившая МХАТ, сразу почувствовала к новому знакомому симпатию. Между ней и Квелчем завязался длинный и горячий разговор о московских спектаклях, о театре…

Квелч горько жаловался на упадок театрального искусства в Англии.

– У нас нет постоянных трупп, как у вас, – говорил он. – У нас ведь как? Какой-нибудь антрепренер набирает труппу на сезон и стремится дать с ней побольше представлений, а кончится сезон – и труппе конец. Артисты рассыпаются и в новом сезоне играют уже в труппе какого-нибудь другого антрепренера. В общем, везде коммерция… Обидно! Ведь Англия – родина Шекспира…

– У нас Шекспир не сходит со сцены, – заметила Таня. – «Отелло», «Гамлет», «Много шуму из ничего», «Виндзорские проказницы» – наши любимые спектакли. Эти пьесы ставят не только в Москве, но и в провинции.

– Я знаю об этом, и это очень дорого нам, людям английского театра, – сказал Квелч. – Я бывал во многих странах, видел театры Парижа, Берлина, Нью-Йорка… Но скажу прямо: театральная столица мира – Москва! Я надеюсь, что после войны и у нас в Англии кое-что изменится в театральном мире. Во всяком случае, я буду бороться за великие идеи Станиславского.

Квелч помолчал немного и затем с мягкой, немного виноватой улыбкой прибавил:

– Я не коммунист, но русский театр заставил меня полюбить русский народ, многое понять в нем… Впрочем, что же я занимаю вас разговорами! Вы, вероятно, хотите посмотреть Дамаск? Охотно буду вашим проводником. Я живу здесь больше года, знаю и город, и его историю.

Квелч действительно хорошо знал Дамаск и мог рассказать о нем немало интересного.

– Происхождение Дамаска, – говорил Квелч, – теряется в легендарной древности.