В тот вечер он допоздна задержался на работе. Смотрел на фотографии мальчика и того места, где его видели в последний раз, разглядывал большую карту в оперативном пункте, усеянную булавками и флажками. Перечитывал показания. В висках стучала кровь, в груди покалывало.

Он почувствовал, как чьи-то руки обхватили его сзади, обхватили крепко – не вырваться. Тихие слова, чужое дыхание на его коже.

– Ты будешь нашим малышом, – произнес голос. – Но только не будь непослушным мальчишкой. Мы не любим непослушных мальчишек.

– Входите, – сказала она.

Они прошли в гостиную, где горел огонь, а на подлокотнике кресла лежала пачка научных журналов.

– Я не помешал?

– Не особенно. Присаживайтесь.

Он положил кожаную сумку, висевшую на плече, на пол, снял пальто и сел. Она помолчала, потом спросила:

– Вам что-нибудь принести? Хотите кофе?

– Может, чего-нибудь покрепче?

– Вино? Виски?

– Наверное, виски. Ужасный вечер.

Фрида налила виски в два маленьких стакана, добавила чуть-чуть воды и села напротив.

– Чем могу помочь?

Сегодня она вела себя более ласково, чем обычно, и он так растрогался, что чуть не прослезился.

– Я только о нем и думаю. Я встаю и думаю о нем, ложусь спать и вижу его во сне. Иду в паб с ребятами, мы болтаем о пустяках, и я словно со стороны слышу слова, которые вылетают у меня изо рта. Просто удивительно, как можно притворяться, что все нормально, когда это не так. Я говорю со своими детьми по телефону, спрашиваю, как у них прошел день, рассказываю глупые и смешные истории о своей работе, и все это время у меня перед глазами стоит он. Он уже умер, вы же понимаете. Или, по крайней мере, я надеюсь, что умер, потому что, если нет… Какой самый благоприятный исход дела? То, что мы обнаружим его тело и поймаем ублюдка, который похитил и убил его. Это в лучшем случае.

– Неужели все настольно безнадежно?

– И через десять лет, и через двадцать я все еще буду копом, не сумевшим спасти Мэтью Фарадея. Когда я уйду на пенсию – как старый детектив, к которому я ездил, расследовавший дело Джоанны Вайн, – то буду сидеть у себя дома и думать о Мэтью, и спрашивать себя, что на самом деле произошло, кто это сделал и где теперь этот человек.

Он покрутил стакан и отхлебнул виски.

– Вы, наверное, половину времени проводите с людьми, страдающими от чувства вины, но если верить моему опыту, настоящего чувства вины никто и никогда не испытывает. Людям стыдно, когда их ловят, да, но если им удастся ускользнуть – никакой вины они не чувствуют. Во всем мире есть люди, которые совершили поистине ужасные поступки, и они живут счастливо и довольно, в окружении семьи и друзей.

Он одним глотком опустошил стакан, и Фрида налила ему еще, даже не спрашивая, хочет ли он. Сама она даже не притронулась к выпивке.

– И если я так себя чувствую, – продолжал он, – то представьте себе, каково родителям ребенка.