— Ты коснулся меня! — с ненавистью прошипела Яни-Ра. — Не забывай, кто ты!

— Рад бы не забыть, да не помню ничего, — отчеканил Пустой. — А так-то я только механик, который взялся переделать привод на вашей машине. Не за деньги: за электричество с вашего генератора. Машина почти готова, вот только генератора больше нет.

— Успокойся, Яни-Ра, — сказал Рени-Ка. — Он уберег тебя от стрелы!

— Лучше пусть побережет себя! — почти зарычала Яни-Ра и тут же начала растворяться, таять, как дым.

— Да, похоже, денек не задался, — пожал плечами Рени-Ка и, прежде чем последовать примеру Яни-Ра, добавил: — Заканчивай с машиной, механик, и гони ее на главную базу. Это на западе. Думаю, ты слышал о ней. Если сможешь доехать, конечно.

— Пустой! — пролепетал Филя, когда и Рени-Ка растворился в воздухе. — А я уж подумал, что мне показалось насчет Вери-Ка. Пустой, может быть, светлые все-таки боги?

— Если только самого низкого ранга, — медленно проговорил Пустой и тут же закричал скорняку, который только что произвел третий выстрел: — Коркин! Брось мне четвертый патрон. Филипп, запомни: я приказываю — ты выполняешь. Повторять больше не буду. Уволю. Льешь слезы — отвернись, чтобы никто их не видел. Нечем вытереть — глотай. Понял?

— Понял, — скорчился от ужаса Филя.

— Это касается всех! — окинул взглядом крышу Пустой. — И тебя, Коркин, пока ты со мной, тоже. А теперь — всем в укрытие. Быстро! Филипп и Коркин, останьтесь!

05

Коркин не сразу сообразил, что происходит. Слова Фили об орде просвистели у него над ушами, как порыв ветра. Орды не могло быть в прилесье, потому что ее никогда здесь не было. Селяне даже над давним визитом ордынцев к Пустому посмеивались уже, как над веселой байкой. Коркин сам брел в этот край целый год, половину из которого пересекал почти вовсе безводную пустыню, поэтому сразу представил ватажников и решил, что староста все-таки собрался рассчитаться с ненавидимым скорняком и собрал для этого не только своих разбойников, но и их подельников из дальнего села. Раздумывая об этом, Коркин увидел, что взмокший Филя рвет жилы, вращая рукоять лебедки, и стал ему помогать. Потом побежал вслед за мальчишкой наверх, подошел к бойнице, чтобы понять, о какой все-таки орде идет речь, отчего воет сирена, почему ожил и поскакал в ворота отшельник, подошел и застыл. Стоял и смотрел, как жгут дома, как режут на части живых людей, как насилуют женщин, зыркал глазами вправо, влево, словно старался увидеть и запомнить как можно больше. И в голове его отстукивала одна мысль — надо было уходить дальше на запад, дальше на запад, дальше на запад. «Куда же дальше», — шептали онемевшие губы, но мысль не успокаивалась. Дальше на запад. Дальше. Хоть и в Стылую Морось. Ничего не может быть страшнее орды, и если там, за лесом, кроется еще больший ужас, тогда вся надежда останется на бога, о котором еще мать Коркина говорила, что он забыл о своих детях. Вся надежда на бога, что он пошлет быструю смерть: забыл он о детях или не забыл, но в смерти он им, кажется, пока еще не отказывал.

Потом отряд конников поскакал к мастерской, и Коркин стал вглядываться в смуглые лица, пока не увидел во главе всадников того самого, с посеченными щеками, который пырнул его в живот кривым ножом почти десять лет назад. Волосы ордынца поседели, плечи раздались, но лицо было тем же — веселым и страшным. Сердце в груди скорняка замерло, ноги подогнулись, и он едва не упал на колени, как падал всю свою жизнь, с первого нападения орды, которое помнил еще ребенком.