Если, скажем, у самоубийц посмертное выражение лица самое ужасное, то у тех, кого насильно лишили жизни, оно, как правило, скорбно-плаксивое.
— Хочешь сказать: как у моей тетушки?
— Совершенно верно. И еще ряд признаков, о которых ты узнаешь позже, говорит, что Пискунова ушла из жизни путем далеко не естественным.
— Но кто злоумышленник? Неужто ничтожество это — Чеброва? — изумился Хайлов.
Жеребцов неопределенно пожал плечами, взглянул на стенные часы. Они показывали половину десятого утра.
— Поехали, вместе допросим Чеброву! — заторопился сыщик.
ПОДАРКИ ПЕРЕД СМЕРТЬЮ
Чеброва, проведя несколько часов в участке, имела самый несчастный вид. Увидав Хайлова, она со слезами в голосе затараторила:
— Это что ж такое получается? Безвинную женщину упрятали за решетку! Такой грех на свою душу вы, Михаил Захарович, взяли! И за что? За все мое доброе. Ой, пить хочу, вся душа иссохлась!
Жеребцов принес большой графин чистой воды. Чеброва долго пила, затем, закатывая глаза к потолку, продолжила свою жалобу:
— Мое положение какое? Не положение — мука мучинская! Покойница догляда постоянно требовала. Ни днем, ни ночью я не моги уснуть. Ведь она, сердечная, была мне как мать родная! С места не сойти. В ночь раз пять к ней заглянешь. То скажет: «Дай горшок!», то порошок лекарственный, то попить, то…
— Сегодня сколько раз заходила к ней? — Жеребцов пронзил взглядом допрашиваемую.
— Четыре! — резко выпалила Чеброва. — И порошок давала, и горшок выносила, и так просто заходила.
— Когда последний раз видела тетушку живой? — спросил Хайлов.
— На часы не глядела, — неопределенно развела руки Чеброва, — но под утро ближе, может в пять.
— А когда увидала, что хозяйка лежит мертвой?
— В половине седьмого утра. Зашла, а как-то тихо. То барыня, Царство ей Небесное, посапывает и похрапывает, а тут — ни-ни! Я — к Капитону. Тот, прости Господи, в одних подштанниках прибежал, ухом к ейному рту прислонился и говорит: «Не дышет!» И побег в участок…
— А ты?
— Я чего? Я ничего. Мне барыня еще намедни говорит: «Дарю тебе вилки-ложки, что в комоде снизу в ящике». Тут вижу, что пора их домой отвезти. Потому как опишут мое добро и концов не сыщу.
— Может, покойная тетушка тебе еще что подарила? — усмехнулся Хайлов. — Припомни, Чеброва!
— Чего не было, того не было! А это пожертвовала. Отдайте мешок, и я пойду домой.
— Не стоит утруждать ножки! — улыбнулся сыщик. — На санях с ветерком доставим, прямо в дом… иной. И поможем отыскать остальные «подарки»!
Хотела Чеброва что-то сказать, да только нервно зубами ляскнула.
…Менее пяти минут понадобилось Жеребцову, чтобы в комнатушке Чебровой найти уворованное. Из подушки он извлек зашитые туда 18 тысяч рублей.
Преступница грохнулась на колени, застонала;
— Виновата, всю ночь крепко спала! Утром только первый раз зашла к матушке нашей… а она… мертвая. А когда Капитон убег из дому, вот я и согрешила… схватила из сундука, что под руку попалось. Ах, бес попутал! Беляевы еще дрыхли. Думала, что никто не догадается. Ах, срам!
Чеброву отправили в тюрьму, а сами отправились обратно в дом Пискуновой.
Там их уже поджидал вызванный нотариус. Он огласил завещание покойной, по которому десять тысяч получал дворник Капитон, десять супруги Беляевы и пять Чеброва. Все остальное, включая дом, отходило к Хайлову. |