Память об удивительном Корейше жива. Придите на Черкизовское кладбище и сразу направо от входа вы увидите его тщательно ухоженную могилу. Поклонитесь праху замечательного человека!

ТЕНЬ ДЬЯВОЛА

И уже на закате века всю Москву потрясла кровавая трагедия родной сестры Федора Михайловича — Варвары… Об этом наш рассказ.

ЧАЙ НА ДВОИХ

— То-то любезная была езда, — с удовольствием говорила старуха лет семидесяти, неловко вылезая из саней и путаясь в длинных полах лисьего салопа. — И снежно нынче, и морозец в аккурат, самый легкий и даже приятный. От дочки домчались как на волшебном ковре-самолете — в мгновение ока. А ведь расстояние отскакали весьма интересное, не близкое.

— Извольте, Варвара Михайловна, встать сюда, на утоптанное, — с подобострастием произнес парень неказистой наружности, впрочем, вполне приличной. Он был одет в сильно поношенную шинель, прежде солдатскую, но давно употреблявшуюся в штатских целях — вместо зипуна и весьма засаленную, а в подоле даже разорванную, но, к чести владельца, крепко заштукованную.

— Тпру, шальной, — прикрикнул парень на резвого коня, впряженного в сани. — Держитесь за саночки, а это мне передайте, — и он с заботливой суетливостью принял у старухи легкий парусиновый сак замоскворецкой работы. — Вы точно подметили, домчались мы живо. Каурого даже немного запарили. Повернитесь, пожалуйста, спинкой, смахнуть надо, — и парень тяжелой рукавицей начал стряхивать со старушечьего салопа снег. — Вот так, сделайте такое ваше одолжение, еще повернитесь. — И, соблюдая сугубую осторожность, парень сдул пушистые снежинки c допотопной, времен Екатерины, собольей шапки. — Эко вас засыпало!

— Ну, будет! — остановила его усердие старуха. — Иди-ка лучше на лестницу, там посвети. Ишь, ходить стало что-то тяжело, а прежде порхала что твоя птичка! Еще когда парадная лестница была в нашем доме открыта постоянно, так я, веришь ли, по нескольку раз по ней чуть не бегом взлетала. Пошли!

Уминая снег, наметенный возле крыльца, большими обшитыми рыжей кожей валенками, парень вошел в неосвещенные сени черного хода. Нашарив на притолоке огарок свечи, он серником зажег его и, держа руку на отлете, двинулся по лестнице, освещая старухе путь.

На третьем этаже старуха достала из ридикюля громадный, старинного образца ключ и собственноручно отперла замок.

— Не угодно ли, барыня, чаю? — предупредительно спросил парень, стаскивая с головы башлык. — Потому как дальнейший путь и естественная усталость…

— Ну, Ванюшка, похлопочи! — доброе лицо старухи расплылось в улыбке. — Молодец, что стараешься… Имей я капитал, так держала бы прислугу, а при моей бедности лишь ты моя опора.

— Стараюсь, ибо испытываю к вам, Варвара Михайловна, душевную приверженность. — Иван был большим охотником до чтения. По этой причине он любил выражаться весьма художественно. — К тому ж юбилейное торжест-во-с!

— И то сказать — сегодня ровно семь десятков лет исполнилось! — Варвара Михайловна с некоторой грустью глянула на листок отрывного календаря: «5 декабря 1892 года».

…Вскоре на столе появился испускающий пар самовар. Варвара Михайловна полезла в ящики письменного стола, извлекая оттуда нехитрую провизию: баночку с вишневым вареньем, сухую колбаску, несколько маслин на блюдечке, сардины и даже плотно заткнутую пробкой початую бутылку бордо.