Нет, и того хуже – словно с капризной принцессой, избалованной дочкой богатенького папочки. Шелби десять лет прожила одна и привыкла сама о себе заботиться. Вот и теперь, не обращая внимания на обиженный взгляд Лидии, она бросила в высокий бокал несколько кубиков льда, налила себе чаю из охлажденного кувшина, отрезала ломтик лимона и последовала за Лидией на заднюю веранду, где отец уже потягивал мартини.
– Значит, ты решила остаться у нас, – удовлетворенно заметил он, когда она села напротив него за прозрачный пластиковый столик под сенью кружевного полога.
– Решила, что так будет легче вызвать тебя на разговор, – сухо ответила Шелби.
Лидия, проворчав что-то насчет нерадивого садовника, достала из кармашка фартука ножницы и принялась было подстригать непомерно разросшийся куст петуний у задней двери, но в это время на кухне зазвонил таймер, и она поспешила в дом.
– Мне показалось, ты не хочешь со мной разговаривать.
– Прежде не хотела. – Она отхлебнула чая – ароматного, крепкого чая, совсем непохожего на то мутное пойло, каким угощал ее Нейв. – Но теперь передумала.
Сделав еще глоток, она взглянула на него поверх бокала. Никогда, даже в детстве, Шелби не была робкой, но рядом с отцом ей всегда становилось не по себе. И теперь, глядя на него, она понимала: некоторые вещи никогда не меняются.
– Я надеюсь, ты мне поможешь.
– Сделаю все, что в моих силах. – Он подцепил в своем коктейле оливку и отправил ее в рот.
—Хорошо. Тогда расскажи все, что знаешь об Элизабет, – решительно потребовала Шелби.
– Я о твоем ребенке ничего не знаю.
– Не лги мне, отец. Я ведь могу пойти в полицию. Судья тщательно разжевал оливку и проглотил.
С чем? С анонимным посланием? С фотографией девочки, которая похожа на тебя в детстве?
Да.
– И разворошишь осиное гнездо.
– Может быть.
Он склонил голову набок, сверля Шелби взглядом.
– Полицейские начнут задавать вопросы. Кое-какие вопросы тебе не понравятся.
– И черт с ними! Послушай, я больше не наивная семнадцатилетняя девчонка, для которой нет ничего страшнее незапланированной беременности. Я выросла.
– Городок у нас маленький. Это тебе не Сиэтл – здесь не спрячешься от пересудов и любопытных глаз.
– А я не собираюсь прятаться. Мне нужна правда, судья. Нужно знать, что случилось в тот день, когда родилась моя дочь. Я знаю, это ты все устроил. Ни док Причарт, ни кто-либо другой в больнице не пошел бы на такое по собственной инициативе. Это ты подкупил их, запугал, или уж не знаю, что сделал.
– Подкуп, шантаж... Серьезные обвинения!
– Значит, так, отец, – твердо заговорила Шелби, не давая ему себя смутить и запутать. – Либо ты рассказываешь мне все, что знаешь, и экономишь кучу времени – либо я иду в полицию, и все скелеты, какие хранятся в шкафах у семейства Коул, выставляются на всеобщее обозрение.
– Подумай хорошенько, принцесса. Дважды подумай.
– Уже думала. И дважды, и трижды, и сотню раз. Он невозмутимо отправил в рот вторую оливку.
– Я слышал, ты виделась с Нейвом Смитом.
– Столкнулась с ним на улице.
Судья недоверчиво вздернул кустистые седые брови.
– Забавно. Первым делом встречаешься именно с тем, от кого тебе лучше держаться подальше.
– С отцом моего ребенка.
– Может быть.
Шелби отвернулась и уставилась на цветущий куст петуньи, с отвращением чувствуя, как лицо и шея заливаются краской стыда.
– Вот в чем загвоздка, девочка моя. |