С минуту он постоял перед Митчем. Лучший друг смотрел сквозь него, не обращая внимания на протянутую руку и не реагируя на запинающуюся речь. Классически красивое лицо, небесно-голубые глаза, словно из крашеного гипса и не выражающие абсолютно никаких чувств. Потом мать Митча — Стив знал ее практически всю свою жизнь и готов был поклясться, что она считала его почти вторым сыном, — взяла Митча под руку, и они одновременно повернулись и ушли, будто Стив был невидимкой.

Что ж, оскорбление заслуженное.

С того дня он ни разу не видел Митча.

Через два дня после похорон Диди его уволили. За поведение, несовместимое со званием сотрудника полиции. А в следующее воскресенье, когда он еще спал, жена забрала их маленькую дочку и ушла. Сообщив в прилепленной к холодильнику записке, что подает на развод.

Жизнь Стива Колхауна была разрушена. За неделю он потерял все, ради чего жил.

Ему приходила в голову мысль засунуть в рот ствол пистолета и нажать курок. Забвение смерти было бы желанным избавлением от гнетущей его боли. Простое и эффективное решение. Но рано или поздно кто-нибудь расскажет его дочурке, что сделал ее отец. Плохо, когда про тебя говорят, что ты дочь изменявшего жене, оскандалившегося и обесчестившего себя фараона. Но еще хуже расти дочерью самоубийцы. Обречь ее на это он не мог.

Он поступил плохо и был наказан. Хоть Стив и не верил в судьбу, это была именно судьба. Он заслужил, чтобы его лишили дочери, жены, лучшего друга, работы. Он заслужил, чтобы его лишили, по сути, и самой жизни. Диди своей лишилась. Именно поэтому Колхаун не противился ни своему увольнению, ни иску жены о разводе, ни ее требованию забрать дочь. Он ставил подпись на всех бумагах, которые перед ним клали, и без возражений подписал чек в счет алиментов за целых три года вперед.

Он знал, что это наказание, это страдание заслуженное.

Когда все было сделано, Стив уехал куда глаза глядят. В первую же ночь в дешевом мотеле он начал пить. И пьянствовал в течение последующих двух с половиной лет.

Он лечил свою боль.

Он совратил жену своего лучшего друга. Совершил то, что абсолютно недопустимо в мужском кругу.

Когда позже Стив осознал содеянное и сказал Диди, что так дальше поступать с Митчем он не может, она закатила истерику. Закатывать истерики Диди была мастерица. Но ему ни разу не пришла в голову мысль, что она может лишить себя жизни. Чтобы Диди? Из-за него? Никогда!

Но она сделала это. И у Стива не было — пока не было — ответа на вопрос: каким же образом, не имея ключа, она попала в его кабинет?

Ключ от эллинга был на старом месте. Стив извлек его из тайника, отпер замок и не без труда сдвинул в сторону заржавевшую дверь.

Здесь все было по-прежнему. И он бы ничуть не удивился, если бы увидел вдруг ухмыляющееся лицо Митча. Потому что Стиву, как всегда, предстояло делать черную работу.

Или увидел Диди, которая часто ездила с ним на стоянку.

Но что это, Господи? Диди здесь? Ее миниатюрный силуэт с кудрявыми волосами, казалось, возник перед разбитым носом микроавтобуса. Стив видел ее всего мгновение.

Диди приветливо махнула ему рукой с крашенными красным лаком ноготками, как она делала всегда.

Потом исчезла. Словно звезда мигнула и пропала.

Стив заморгал, потряс головой, чтобы избавиться от наваждения, и снова взглянул на то место, где только что была Диди. От ударов по голове у него, наверное, начались галлюцинации.

Странно.

Вся жизнь — странная штука.