Мазо признался, что не имеет никакого понятия об этом острове, и попросил сообщить ему о нем некоторые сведения.

— Гернси — остров с больше чем наполовину французским населением, хотя уже веками находился во власти англичан, имена и обычаи там по преимуществу французские.

Томазо промолчал. Если ответ незнакомца не был злостным вымыслом, то рассеивались все его подозрения по поводу слишком французского характера оснастки корабля, но он, конечно, не имел никаких данных, чтобы усомниться в искренности капитана.

Подеста был у себя и уже поджидал этого посещения, а Тонти, прежде чем удалиться, передал ему наедине все, что успел узнать, а также и все свои подозрения.

Выслушав Мазо, подеста поспешил присоединиться к незнакомцу, но в комнате было так темно, что они едва могли различать лица друг друга.

— Синьор капитан, — обратился подеста к приезжему, — надеюсь, вы позволите мне проводить вас к вице-губернатору, который ожидает вас и желает приветствовать.

Он говорил так вежливо, и предложение его было так естественно, что капитану нельзя было не дать своего согласия. Они отправились, и капитан с легкостью молодого человека взбирался на гору, где находился дом вице-губернатора.

Андреа Баррофальди, вице-губернатор, был человеком довольно начитанным, отчасти даже литератором, десять лет уже занимавшим настоящую свою должность и знающим основательно свое дело благодаря своему развитию, но в практической жизни он был таким же простаком, как и его друг подеста.

Придя в дом Баррофальди, подеста оставил на время капитана одного в первой комнате, желая предварительно поговорить с вице-губернатором без свидетелей. Через несколько минут он вернулся за ним, и капитан впервые предстал перед ним в освещенной комнате.

Перед ним стоял человек лет двадцати шести, высокого роста, стройный и крепкого сложения, на нем изящно сидела его форма морского офицера, и более опытный глаз сразу заметил бы в нем совершенно отсутствие простоты, характеризующей моряков-англичан. Черты его лица не имели ничего общего с наружностью этих островитян, они были строго классические, в особенности рот и подбородок, щеки были бледны, цвет кожи в общем смуглый. Его глаза были черны, как агат, лицо обрамлено также черными бакенбардами. В общем лицо его было поразительно красиво, точно слепок с древней медали, а при улыбке, оживлявшей его, становилось неотразимо привлекательно, как лицо красивой женщины. Тем не менее в нем не было ничего женственного: голос мужской, при всей своей мягкости, взгляд твердый, стан гибкий, сильный и пропорционально сложенный — все обличало в нем мужество и твердость.

Вице-губернатор и подеста поражены были таким богатым соединением внешних преимуществ и после обычных приветствий не могли отвести от него глаз. Когда затем все сели по приглашению Баррофальди, то этот последний заговорил:

— Мне сообщили о прибытии английского судна в наш порт, синьор капитан.

— Совершенно верно, синьор, я служу под этим флагом.

— Вы англичанин? Как прикажете записать вас в нашу книгу? — и вице-губернатор через очки окинул его несколько подозрительным взглядом.

— Джек Смит, — отвечал моряк, делая две ошибки в произношении, ускользнувшие от Баррофальди.

— А название вашего люгера, синьор, — продолжал вице-губернатор, не отрывая пера от бумаги в ожидании ответа.

— «Крыло-и-Крыло», — отвечал моряк, снова делая ошибки в произношении.

Вице-губернатор записал название, но затем попросил его объяснения у капитана.

— Видите ли, на нашем судне двойной парус — по одному с каждой стороны, и они надуваются наподобие крыльев птицы — отсюда название.

— Но давно ли англичане стали строить люгера? До сих пор это были излюбленные французские суда?

— А, я понимаю, вы подозреваете во мне француза или испанца, или я не знаю кого, но я могу вас успокоить: я англичанин и состою на службе английского короля.