Теперь за столом вокруг нее было уже довольно много пустых мест, и в зале уже царил полнейший беспорядок. Она видела, как беспокойно ерзает на своем месте Шальхассан. Столь возбужденное состояние было просто непристойным для Верховного правителя Катала. Интересно, мелькнула у нее мысль, а что чувствует сейчас ее отец? Обуревает ли и его жажда плотских наслаждений, столь очевидная почти в каждом из присутствующих в зале мужчин? Должно быть — и она с трудом подавила улыбку, — было бы довольно забавно наблюдать великого Шальхассана, оказавшегося во власти столь низменных страстей.

И вот тут-то, страшно ее удивив, рядом с ней вдруг оказался Дьярмуд. Нет, он не сел с нею рядом за стол. Слишком много любопытных взглядов тогда обратилось бы в их сторону. Опершись о спинку стула, на котором до того сидел Артур, Дьярмуд сказал ей самым легкомысленным и безмятежным тоном нечто такое, от чего она пришла в полное замешательство. А еще через мгновение, вежливо ей поклонившись, он уже удалялся от нее через весь длинный зал, рассыпая направо и налево веселые шутки, а потом вышел за дверь и исчез в ночи.

Она была настоящей дочерью своего отца, и никто в зале, даже сам Шальхассан, то и дело внимательно на нее поглядывавший, не сумел бы прочесть по ее лицу, какая буря бушует сейчас у нее в душе.

Она, впрочем, ожидала, что он заявится к ней ночью; ожидала и того предложения, которое он непременно ей сделает. Для него прошептать одно лишь слово «позже», как он это только что сделал, и больше ничего не прибавить было как раз совершенно естественным. Это вполне соответствовало его характеру, его ленивой беспечности.

Но что совершенно ему не подходило — а потому и вывело ее из равновесия, — так это его интонации: он не просто сказал ей это слово, но ПОПРОСИЛ, причем на редкость смиренно попросил, и посмотрел на нее УМОЛЯЮЩЕ, ожидая ответа. Она настолько растерялась, что понятия не имела теперь, что сказали ему ее глаза и — что было бы куда хуже — не выдали ли они ее истинных чувств к нему.

Через некоторое время ее отец поднялся — и то же самое на расстоянии примерно половины зала от него мгновенно сделал Башрай. Еще бы, капитан стражи, даже в Майдаладан помнит о своих обязанностях! Башрай сопроводил Верховного правителя Катала и принцессу Шарру в Храм, и в дверях Шальхассан, грациозно махнув рукой, с какой-то не слишком естественной улыбкой отпустил свою стражу на ночь.

Здесь у нее не было собственной служанки; Джаэль, правда, велела одной из жриц прислуживать ей, и, войдя в комнату, Шарра увидела, как эта женщина перестилает ее постель при свете луны, заглядывавшей в окно. Жрица была уже в плаще и даже капюшон на голову накинула, явно собираясь выйти на улицу. И Шарра легко могла догадаться, с какой целью.

— Что, скоро прозвонят колокола? — спросила она.

— Очень скоро, госпожа моя, — прошептала серая жрица, и Шарра услышала странное напряжение в ее приглушенном голосе. Это тоже взволновало ее.

Она присела на один из стульев и стала играть с камешком в подвеске — единственным украшением, которое она оставила на себе, оказавшись в Храме. Быстрыми, почти нетерпеливыми движениями жрица покончила с ее постелью и спросила:

— Что-нибудь еще, госпожа моя? Потому что, если тебе ничего не надо… прошу прощения, госпожа, но… но это ведь только сегодня, раз в году… — Голос у нее задрожал.

— Ступай, — милостиво отпустила ее Шарра. — Мне больше ничего не нужно, и я прекрасно обойдусь сама.