— У нового короля Бреннина хватило благородства и любезности, — сказал Брендель, — хотя с первого взгляда это и в голову прийти не может — послать мне весточку и сообщить, что ты уже здесь.

Кевин рассказал ей о том, как Брендель преследовал Галадана и его волков и какую клятву он дал в Большом зале дворца. Поэтому, глядя в его янтарные глаза, она сказала:

— У тебя нет причин казнить себя за то, что случилось со мной. Ты сделал, насколько я знаю, больше, чем мог бы сделать любой другой.

— Этого недостаточно. Чем я могу перед тобой оправдаться?

Она покачала головой.

— Ты ведь еще и радость мне подарил, помнишь?

Последнее истинное наслаждение, которое я испытала в своей жизни, — это пение альвов, под которое я начинала погружаться в светлый сон.

— Не хочешь ли ты еще раз испытать подобное наслаждение? Ведь сейчас ты снова с нами…

— Не знаю, смогу ли я принять теперь этот дар, Брендель. Я теперь… не совсем прежняя. — Отчего-то ей говорить об этом было легче, чем ему — ее слушать. Возникла долгая неловкая пауза, и ей было больно видеть перед собой его измученные глаза. Он не пытался проникнуть в ее мысли, хотя она знала, что он телепат и это ему ничего не стоит. Но ведь и Лорин не стал лезть к ней в душу. Никто ничем не хотел ее тревожить, так что ей легко было прятать от них Дариена, и она намерена была делать это и дальше.

— А ты… не возьмешь своих слов назад? — спросил он, и музыка в его голосе была полна затаенной боли.

— Ты хочешь, чтобы я тебе солгала?

Он отвернулся и отошел к окну. Даже его одежда, казалось, соткана была из множества разноцветных нитей, и оттенки их переливались и менялись, когда он двигался. Звездный свет, проникавший в окошко, зажег его серебристые волосы, засверкал в них. И как только она сумела так огорчить того, кто способен был кудрями своими поймать свет звезд?

А разве могла она поступить иначе? «Я возьму все», — сказал ей тогда Ракот. И это ему почти удалось.

Брендель снова повернулся к ней. Глаза у него опять стали золотистыми; казалось, это и есть истинный их цвет.

— Я очень долго ждал, оставаясь все время в Бреннине, — сказал он. — Таково было желание Ра-Тенниэля и мое собственное. Он хотел, чтобы я мог что-то посоветовать от имени светлых альвов молодому королю Айлерону, а также ему было интересно узнать, что намерены делать жители Бреннина. Я же больше всего хотел увидеть тебя — живой. И еще мне хотелось кое-что предложить и кое-что у тебя попросить.

— И что же это? — Она казалась ему сейчас очень высокой и еще более прекрасной, чем прежде. И особую прелесть ее лицу придавали печаль и скорбь, таившиеся в глазах.

— Я бы хотел, чтобы ты отправилась со мной в Данилот и мы попробовали бы исцелить твою душу. Может быть, тогда ты стала бы прежней? Если это вообще возможно. Если и можно исцелить человеку душу, то только там и нигде больше.

Она посмотрела на него — словно с очень большой высоты или с очень большой глубины, в общем, откуда-то издалека. И сказала твердо:

— Нет. — И тут же увидела, как в глазах его пламенем вспыхнула боль, а потому постаралась пояснить: — Лучше мне остаться такой, какая я есть, Брендель. Это ведь только Пол сумел притащить меня сюда. Ну и еще кое-что. И пусть все это пока так и останется. Я рада, что я здесь, и я вовсе не чувствую себя несчастной, и я боюсь… стремиться к еще более яркому свету — ведь слишком яркий свет порой способен и темнотой обернуться.

У него явно не нашлось ответа; да она, собственно, На это и рассчитывала. Он ласково и легко коснулся ее щеки, прежде чем уйти, и его прикосновение она вытерпела легко, печалясь лишь, что и это не может придти ей радости, хотя прикосновения светлых альвов должны приносить радость.