|
— И мы с шерифом Коннели обязаны были подвергнуть сомнению любые предположения о причинах гибели человека. Но теперь у нас нет никаких сомнений. И я скажу вам почему. Теперь мы знаем причину, которая толкнула покойного к этому роковому шагу. К этому фатальному шагу, — отредактировал судья последнюю фразу, как видно, вспомнив, что только что говорил о "роковом" выстреле. — Нам стало известно, что сегодня ночью Уоллес заключил контракт с экспедицией Смитсоновского института. Он заключил этот контракт, даже не спросив о направлении, в котором должен был вести караван ученых. И в этом была его ошибка. Его губительная ошибка. Он дал слово, что проведет караван хоть на край света. Но ученым не нужен край света. Уже получив задаток и обо всем договорившись, Билл Уоллес узнал, что ученые намерены проникнуть по тропе Бозмена в каньон Семи Озер.
Судья Томсон выдержал многозначительную паузу, обвел толпу скорбным взглядом и продолжил: — Все мы знаем, что ни один проводник не согласится вести людей на верную гибель. Рисковать своей жизнью? К этому мы тут привыкли и не считаем риск чем-то особенным. Но губить десятки жизней ни в чем не повинных людей только ради их прихоти? Даже если они за это щедро заплатят? На это Уоллес не пошел, как не пошел бы и никто из нас. А теперь скажите мне, мог ли старый проводник отказаться от собственных слов? Нет, не мог. Потому что единственным капиталом Уоллеса была его репутация. Его слово. При любых обстоятельствах оно должно оставаться твердым. Неизменным и твердым. Как алмаз. Вот в какую западню угодил старый охотник. Вот какая непосильная задача встала перед его совестью. Вот какая лавина мыслей и чувств обрушилась на его душу. И он не устоял. Изо всех возможных выходов Билл Уоллес выбрал самый ужасный. Но, наверно, другого он не увидел. Мир праху его. "Неплохая речь, — подумал Степан Гончар. — Если Уоллес ее слышит сейчас, она должна ему понравиться. Особенно слова насчет репутации. Интересно, что сказал бы судья над могилой Эда Палмера?" Публика должным образом оценила красноречие оратора. Аплодисментов, правда, не было, но и спорить никто не стал. Мальчишки разбежались, прохожие разошлись, дамы с корзинками скрылись за дверями магазинов. На площади остались только рабочие из экспедиции и помощники шерифа с бородатыми стрелками в длинных плащах. — Миссис Китс, а вы не знаете, зачем к нам пожаловал судья? — спросил Гончар, возвращаясь за стол. — Не знаю. Мартин подозревает, что Томсон выискивает пустующие земельные участки, чтобы их скупить по дешевке. Но Мартин всегда все усложняет, вы же его знаете. А вот зеленщик сказал, что к судье прибыл какой-то важный господин из Сан-Франциско и они вдвоем собираются поохотиться на снежных баранов. Но этот зеленщик вечно чего-нибудь напутает. Я не склонна ему доверять. Стоит ли тащиться сюда из Калифорнии, чтобы подстрелить барана? — Я слышал, что в Калифорнии снежных баранов уже не осталось. Всех съели золотоискатели. — Как хорошо, что у нас тут не осталось золота, — сказала миссис Китс. — Я не променяю свою спокойную бедность ни на какие золотые россыпи. Хотите еще кофе, Стивен? Она тоже села к столу. Их обычный разговор за чашкой кофе с ирландским ликером состоял из воспоминаний о взлетах и падениях полковника Китса, и далеко не каждый раз вдове удавалось рассказать что-то новое. Степан Гончар благодушно поддерживал неторопливую беседу, но думал о своем. Кто-то убивает проводников. Зачем? Кому они мешали? Или могли помешать? Тут и думать нечего: Уоллес и Палмер погибли потому, что собирались работать на доктора Фарбера. Но откуда убийцы узнали об этом? Проще всего было бы заподозрить Штерна. Но Гончар своими глазами видел, что и самого помощника Фарбера пытались убить. Значит, он чист. Значит, кто-то другой вертится рядом и успевает все разузнать. Интересно было бы встретить этого невидимку. |
