|
— Выражаясь философски, нас считают нацией без собственной культуры. Но я должен отметить, что мы отнюдь не лезем в чужие дела. Такое впечатление складывается из-за того, что американцы ведут бизнес по всему земному шару. А там, где мой бизнес, там я уже не чужой. Бостонец Тюдор поставлял лед из Новой Англии во все порты Карибского моря, в Индию, Китай, Австралию и на Филиппины. Персидский принц лично выразил признательность Тюдору, потому что во время эпидемии сотни людей были спасены примочками со льдом, доставленным из Америки. Вот вам достойный пример американского характера. В Новой Англии не растут ни кофе, ни пряности, ничего такого, с чем можно выйти на мировой рынок. И все же Бостон стал всемирным экспортером ценнейшего продукта. Хотя этот продукт — всего-навсего лед. А теперь скажите, разве эти поставки не сделали Персию в каком-то смысле частью Америки? И такая же картина наблюдается во всем мире.
— Да, — сказал Степан. — Весь мир в каком-то смысле — это часть Америки. — Вы тоже не любите американцев? — спросила Милли. — Когда я жила в Лондоне, я это замечала. Англичане вели себя с безупречной вежливостью, но я была готова всех их перестрелять. — Я люблю американцев, — сказал Степан Гончар. — Почти так же сильно, как японцев, индусов и эфиопов. Потому что люди-то все одинаковы. Только живут в разных странах. А Америка — это такая страна, к которой трудно относиться равнодушно. Это самая богатая и самая мощная страна. Ее жители — самые богатые люди в мире. — Что-то незаметно, — хмыкнул Штерн. — Скоро это будет заметно. Скоро. — Когда же? — Когда всюду поднимутся огромные заводы и фабрики. Когда все города будут связаны отличными дорогами. И когда от индейцев останутся только географические названия. Оттава, Юта, Делавэр… — Кстати, об индейцах, — неожиданно сказал профессор, нарушив торжественную тишину. — Сколько лет вашим детям? — Девять. — Вы собираетесь учить их? Учить по-настоящему, чтобы они умели не только считать патроны и читать надписи на коробках? — Постараюсь, чтобы они знали и умели не меньше меня. — В ноябре мы возвращаемся в Филадельфию. Надолго. Я буду читать лекции, и моя жена не выпустит меня даже на короткие полевые работы. Привозите своих мальчишек к нам. Не пожалеете. Когда-то меня вот так же отправили в Филадельфию, и я стал профессором. А мог бы грабить поезда. — Польди, Польди, — с упреком произнесла Оливия Фарбер. — По твоей логике получается, что если дети не будут учиться в Филадельфии, они обязательно станут грабителями. — Одно другому не мешает, — сказал Степан, и все рассмеялись. Фредерик Штерн вдруг приподнялся, вглядываясь в темноту, а потом сказал, сев на свое место: — Питерс, вы, как всегда, оказались правы. Признаю свой промах. У озера кто-то есть. Все одновременно повернулись в сторону склона. Далеко внизу мерцала едва заметная золотая точка. — Это костер? — спросила Милли, и никто не ответил ей. Степан дожевал свою порцию вяленого мяса, запил водой из фляги и поднялся на ноги. — Советую вам лечь парами и укрыться двумя одеялами. К утру будет довольно холодно и сыро. — Мы так всегда и делаем, — весело сказала Милли. — Я всегда спала между мамой и Роситой. Правда, им не нравится, что я все время верчусь. — Скорей бы выдать тебя замуж, — вздохнула Оливия Фарбер. — Пускай супруг испытает на себе силу твоих острых коленей, чертенок. — Куда вы, Питерс? — спросил профессор. — Попытаюсь уложить спать своего друга-строителя, пока он не свалился в воду. Конечно, Гончар не собирался ложиться спать, да еще в обнимку с Харви Дрейком. |
