Это глубокое суждение о подобии великого и скромного талантов в ограниченных областях действия побудило меня предложить вашей светлости этот скромный томик…»
Нет нужды продолжать чтение. Человек, который смог написать эту изящную, утонченную прозу, не мог быть тем слабоумным идиотом, написавшим: «Через несколько секунд мой счастливый болван уже проник внутрь ее девственной ниши, а моя сперма вылилась ей в задницу». Эта цитата передает самую суть стиля рукописи Флейшера. Конечно, нельзя утверждать с полной уверенностью, что один и тот же человек не смог бы написать посвящение лорду Честерфилду и вышеприведенное предложение, но моя интуиция с определенной степенью достоверности подсказывала, что такого просто быть не может. Я сказал:
– Я понимаю, что вы имеете в виду. Вы полагаете, что стиль личного дневника не может отличаться от стиля путевых заметок?
– Он отличается также от стиля его неопубликованных дневников.
– Вы их видели? – я попытался скрыть свое нетерпение.
– Конечно, – произнес он безразличным тоном и налил себе еще рома. Я с жадностью проглотил дюжину сардин с крекером перед тем, как выпить еще одну рюмку, и подумал, что впереди у меня полдня и вечер в номере мотеля, и я успею еще выспаться.
Затем я рассказал Донелли о своей встрече с Флейшером, объяснив, что до этой встречи я никогда не слышал ничего о его предке. Он согласился, что в этом нет ничего удивительного. Дневник Донелли ничем не выделяется из множества других подобных записок того времени, например, Томаса Тернера, Мэри Саупер или графа Эгмонта, и, конечно же, не идет ни в какое сравнение с мемуарами Фанни Берни. Хотя Эсмонда Донелли хорошо знают те, кто специально занимается ирландской литературой, но его имя даже не упоминается в кембриджской «Истории английской литературы».
Остановившись подробнее на причинах, побудивших Флеишера взяться за издание книги, я отметил, что нет дыма без огня, и если распространились слухи, что Донелли вел «сексуальный дневник», то для этого, видимо, есть веские основания. Он уставился на меня своими холодными глазами, с абсолютно непроницаемым выражением на лице и, наконец, произнес:
– Положим, такие основания действительно имеются, но не думаете ли вы, что его потомки так уж жаждут видеть опубликованными подобные дневники? Вы должны знать характер ирландцев.
Я понял, что он имеет в виду. Его утверждение не лишено основания. Вообще-то, ирландцам не свойственно фанатично придерживаться правил морали, они довольно терпимы. Но южные ирландцы – иное дело: они католики, многие книги у них запрещены, и там все еще считаются с католическим «Индексом». Я мог понять, что Донелли из Балликахана сочли бы подобную внезапную огласку их скандального прошлого довольно неприятной, даже если бы это принесло им материальную выгоду.
К часу дня я уже прилично напился и заявил, что мне пора уезжать. К моему удивлению, он стал меня удерживать.
– Нет, прошу вас – побудьте еще у меня. Мы сейчас с вами пообедаем. Я поджарю яиц с беконом, или лучше… приготовлю сладкую кукурузу.
Он отправился на кухню, а я принялся читать книгу Эсмонда Донелли, где описывается Венеция. От жары меня клонило ко сну. И в самом деле, я почти спал, когда меня разбудил Донелли, принесший огромную сковородку с кукурузой. Он наложил половину в глубокую овальную тарелку, заправил маслом и пододвинул ее ко мне. Я никогда в жизни не ел так много сладкой кукурузы, но она действительно была превосходна. Донелли, к моему изумлению, запивал кукурузу ромом. Я был поражен количеством спиртного, которое он способен проглотить. Мы вдвоем опорожнили почти бутылку рома, причем, на мою долю досталось всего лишь две рюмки. Но по его виду нельзя было определить, что он сколько-нибудь пьян. |