Изменить размер шрифта - +
Эсмонд превосходил его во всем, и Гленни однажды привел в ярость профессора Кастнера, сказав ему, что Эсмонд – величайший разум Европы, вслед за Мозесом Мендельсоном (после этого Кастнер именовал иронически Эсмонда «Великим магистром»). Что больше всего восхищало Гленни в Эсмонде – это редкое сочетание в нем высокого ума и физической силы. Лихтенберг был блестящим ученым, но он был сгорбленным калекой. Эсмонд прекрасно владел шпагой, был отличным наездником, хорошим пловцом и любимцем женщин, а также немного поэтом, философом и мистиком. Гленни нуждался в покровительстве и готов был склониться перед авторитетом. Через несколько месяцев Донелли называл его «апостолом отваги, галантности, любовных интрижек, похоти, чувственности, обольщения, сквернословия, грубости, непристойности, тупости и лишения девственности». Вскоре им наскучили услужливые шлюхи, и они начали ухаживать за дочерьми профессоров и других уважаемых людей города. Оба друга радовались своим успехам у девиц, а Эсмонд находился даже в опасной близости к женитьбе на дочери пастора из Нортен-Гарбенберга фрейлине Ульрике Дуэссен. Все это, однако, не означало, что Эсмонд и Гленни были всегда неразлучны. Гленни, конечно же, был бы счастлив, если бы они никогда не разлучались, но Эсмонд, кроме обольщения местных девиц, интересовался еще и Кантом, и математикой, и астрономией. В своих письмах Гленни выражает обиду, что Эсмонд часто забывает об обязанностях дружбы. Но он восхищался Эсмондом от всего сердца, поэтому покорно принимал ту часть внимания, которую тот соизволил выделить ему.

Письмо, написанное Гленни Эсмонду 29 декабря 1766 года, довольно типичное. Он исписал полторы страницы, высказывая обиду на то, что Донелли отклонил его приглашение провести Рождество в Голспи – фамильном поместье Гленни, изливая жалобы на трудности путешествия на север в конце ноября. Подробно описывает пищу, съеденную на Рождество, начиная с завтрака в семь тридцать утра, который состоял из овсяных лепешек, тушеной семги, ростбифа, ветчины, почек и портера. Но основная часть письма, безусловно, посвящена описанию его амурных похождений во время каникул.

 

Спервая решил, что должен добиться расположения девушки по имени Мэгги Мак-Вин, дочери одного из наших арендаторов-фермеров, которая еще до моего отъезда на учебу проявила свои нежные чувства ко мне. Правда, тогда она клялась, что предпочтет умереть, чем потерять честь.

 

Лишение девственности Мэгги оказалось делом более легким, чем он ожидал, оно свершилось в амбаре, куда ее затащил Гленни после танцев, где молодой помещик стал центром внимания местных красоток (в отдаленных районах еще сохранились простые патриархальные отношения между лордами и их арендаторами). Гленни испытывал соблазн просто продолжить интрижку с Мэгги:

 

Я без особых раздумий занимался бы и дальше любовными забавами с ней, но я вспомнил о твоем превосходном принципе: «основная цель в жизни – новизна и свежесть впечатлений». Должен признать, что я начал испытывать к Мэгги довольно вялые, равнодушные, рутинные чувства, и вид ее холстяного чепчика и передника больше не производили на меня должного эффекта. Тогда я попытался, правда, без успеха, засесть за изучение…

28 декабря моя сестра Мэри (которую ты встречал в Перте) вернулась из Кинкардина, где она проводила Рождество, вместе с Фионой Гутри, дочерью старой подруги моей матери. Моя сестра, ты знаешь, тоненькая, хрупкая, небольшого роста для ее возраста (четырнадцати лет), и я могу утверждать без ложной скромности, что она любит меня горячо, чего, быть может, я не заслуживаю. Для меня было неожиданностью, как разительно переменилась Фиона за те восемнадцать месяцев, минувших с тех пор, как я видел ее в последний раз. Она сейчас вступила в ту очаровательную пору, когда у нее остаются манеры и мысли ребенка, а телом она превратилась во-взрослую женщину. У нее очаровательное розовое личико, а верхняя губа слишком коротка по сравнению с нижней, что придает ее рту выражение шаловливой капризности.

Быстрый переход