– Я… – проговорил он, – благодарю тебя, командир.

– Да сопроводят тебя боги до Сицилии. Мы еще поговорим до твоего отъезда. – Полководец отвернулся к пергаменту, который изучал, когда Ганнон пришел.

Он мог идти. Но, крепко зажав кольцо в правом кулаке, юноша стоял на месте.

– Спасибо, командир.

Погруженный в свои мысли, с кольцом, словно прожигающим дыру в руке, Ганнон не смотрел, куда идет. Бац! Он налетел на кого-то.

– Прошу прощения. Виноват.

Как только слова сорвались с его губ, он ошеломленно и с восторгом узнал Бомилькара.

– Надо же – из всего войска наткнуться на тебя! – воскликнул тот, потирая лоб и в то же время сияя. – Рад тебя видеть. Сколько времени прошло – шесть месяцев?

– Даже больше, – с сожалением ответил Ганнон. – Забавно, что я как раз сегодня вечером собирался тебя разыскать…

– Всегда так говорят. – Бомилькар подмигнул, показывая, что не хотел обидеть. – Время идет быстро! Как у тебя дела?

Командир фаланги опустил руку с кольцом.

– Хорошо. А у тебя?

– Прекрасно. Ходил на встречу с главным? – Бомилькар кивнул в сторону шатра Ганнибала.

– Как ты догадался?

– У тебя вид человека, который только что говорил с ним. Задумчивый, – проницательно заметил Бомилькар.

– Он посылает меня в Сицилию, – признался Ганнон.

Бомилькар поднял брови.

– Продвигаешься наверх…

– Похоже, что так. – Молодой человек чувствовал некоторое разочарование тем, что собеседник не расспрашивает дальше. – Тебя тоже вызвали?

Кивок, а потом шепот:

– Я отправляюсь в Рим.

Как изменился мир, подумал Ганнон. С тех пор как поступил в Ганнибалово войско, он знал только сражения и битвы. А теперь все сводилось к уловкам и хитростям…

– Я так понимаю, шпионом?

Бомилькар снова подмигнул.

– У меня светлая кожа. Благодаря годам в плену, я говорю на латыни, как на родном языке. Кто лучше сгодится, чтобы залезть в волчью пасть? Прошли слухи, что враг попытается оттеснить нас на «каблук» или на «мысок» полуострова. Ганнибал хочет, чтобы я разузнал, правда ли это. – Бомилькар взглянул на солнце. – Ну, я опаздываю. Давай разделим вечером чашу вина. Я расскажу тебе кое-что еще, а ты посвятишь меня в свою миссию.

– Было бы неплохо, – улыбнулся Ганнон.

Когда он, Мутт и Бомилькар уже осушили две небольших амфоры вина, луна высоко взошла на ночном небе, и Ганнон чувствовал, что решительно перебрал. Его обволокло теплым туманом, и он ощущал нежность ко всем людям. Ну, правда, не к римлянам, думалось смутно, но даже они уже не были так плохи, как некоторые хотели их представить. Больше года он прожил с Квинтом и его семьей, разве нет? Они совсем не отличались от него самого и его семьи. Вовсе не злые. Не совершенные, но достойные, работящие люди. Невозможно, чтобы они были каким-то исключением из своей породы. Нет, решил Ганнон, многие римляне – ребята что надо. Вот Пера, начальник, пытавший его в Виктумуле, был явно исключением. А остальным просто случилось оказаться противником. И крайне упорным противником.

– Почему эти болваны не признали свое поражение после Канн? – пробормотал он.

– Надо было тогда идти на Рим, – сказал Бомилькар. – Они бы сдались.

– Сдались бы? – спросил Мутт, презрительно пустив ветры.