Мало-помалу она поддавалась. Спартанец напрягся и провернул рычаг на целый круг, затем, прилагая еще больше усилий, истекая потом и кряхтя от натуги, сделал второй оборот. Теперь статуя с земным шаром на плечах стояла наполовину выпрямившись. Похвалив себя за сообразительность, Кратос выгнул спину, как следует уперся мощными ногами в пол и принялся методично вращать рычаг по кругу. С каждым оборотом шар поднимался все выше, пока статуя наконец полностью не выпрямилась.

Кратос изо всех сил пытался повернуть рычаг еще раз, но теперь он не поддался ни на пядь. Тогда спартанец отступил на несколько шагов, посмотрел назад на мост, тянувшийся через просторное святилище, потом на другой рычаг. Сильные ноги вмиг доставили его по ступенькам вверх, на галерею, и теперь он стоял на уровне глаз Атласа. Несмотря на то что лицо титана было высечено из камня, Кратосу показалось, что сын Япета, брат Прометея и Эпиметея смотрит на него с облегчением.

Спартанец подошел к рычагу на галерее — на сей раз усилий потребовалось гораздо меньше. Заметив, что статуя поднялась несколько выше и толкнула огромный шар прямо на него, Кратос отпрянул. Но деваться было некуда, и он стал ждать неминуемой смерти.

Но земной шар, подпрыгнув пару раз, прокатился под галереей, врезался в круглую каменную дверь, которую спартанцу не удалось открыть, и вынес ее. Диаметр шара идеально вписался в диаметр дверного проема.

Кратос, не отрываясь, глядел на алтарь, где в лучах солнца сверкал саркофаг из кованого золота. Затем спрыгнул с галереи, спеша узнать, какую новую ловушку приготовил ему архитектор.

Глава двадцатая

Стоило Кратосу выйти на залитую солнцем пустыни террасу, как его обдало жаром. Он медленно поднял голову, подставляя лицо лучам и наслаждаясь теплом после долгого пребывания в плену мрачного лабиринта, и набрал полные легкие сухого жгучего воздуха. Рана на боку почти зажила, и Кратос сделал несколько круговых движений руками, чувствуя, как мускулы наливаются новой силой. В его теле не осталось даже следов яда, угрожавшего зрению, а временное ослепление превратилось в неприятное воспоминание — одно из тех, от которых он скоро освободится.

Однако медлить было нельзя — мысль о том, что творит Арес с Афинами, и ненависть к богу войны не давали Кратосу расслабиться. Афина предупреждала, что времени мало, — значит, он не может долго греться на солнце, как ящерица.

Он подбежал по мощеной дорожке к основанию алтаря, где стоял, сверкая на солнце, большой саркофаг. Щурясь от ярких золотых отблесков, Кратос взобрался на гроб, чтобы рассмотреть крышку. Похоже, в этой чересчур богато украшенной могиле лежала очень важная персона. Он уцепился за крышку и, пустив в ход свою недюжинную силу, сорвал ее. Внутри лежал иссохший труп.

— И это все? — обратился Кратос к небесам, разводя руками. — Все, что вы мне ниспослали?

Он наклонился, схватил скелет за голову и дернул — череп оторвался без усилий, испустив облако пыли, бывшей когда-то спинным мозгом. Кратос замахнулся и бросил его, будто желая в знак презрения зашвырнуть эти останки на Олимп.

Череп взмыл вверх, затем, в точности следуя своей траектории, упал обратно в руки спартанцу. Тот швырнул еще раз — наружу, однако упрямый снаряд, сверкнув на солнце, описал круг и снова вернулся. Кратос был уже готов к следующему броску, но гнев в нем наконец уступил место здравому смыслу: если от черепа так трудно избавиться, может быть, стоит его сохранить?

Спрыгнув с гроба, спартанец нащупал выгравированную на боковой стенке надпись. Мало-помалу буквы сложились в слова — Кратос отпрянул и потрясенно воззрился на череп, который по-прежнему держал в руке.