Чувствовалось, что гораздо важнее внутренние картины, застывшие в глазах девочки, и именно эти картины на самом деле рассматривает ребенок.
С большим трудом он отрывает взгляд от девочки на фотографии. Кукольный дом снят очень отчетливо, можно рассмотреть каждую деталь, даже крошечные лампочки в гостиной. Саския права, он вполне сможет сориентироваться по этой фотографии. Он оторвал взгляд от фотографии и поднял голову, комната была невообразимо пуста в сравнении с маленьким изображением, он поежился, как от холода, явственно услышал ее голос, слова прощания, механические, бездушные, холодные, «это окончательно», такого она не говорила никогда, не говорила, несмотря на множество ссор, это было не в обычае Моны. И убегать тоже было не в ее обычае, особенно от ссоры. Темные волосы ее гордо развевались, как покрывало, когда он смотрел ей вслед. Теперь он снова отчетливо видел эту картину своим внутренним взором.
Он уже перестал считать дни с тех пор, как ушла Мона. Он спрятался в свое новое занятие, как в черную дыру времени. На чердаке, в треугольнике света и пыли, он охотно проводил теперь все свое время, запах опилок и столярного клея напоминал ему о годах ученичества. Карандашом, по линейке, он наносил на фанеру тонкие линии, большие пластины ему нарезали, но тонкую работу он выполнял сам, этажи он делал в масштабе 1:12 высотой от 220 до 250 миллиметров, он сложил этажи и склеил их. Собственные руки стали казаться ему крупнее и проворнее. Пилки, напильники, измерители. Он пил пиво, вино или виски и ни о чем не думал. Первые два дня он слушал радио и забавлялся мыслью перетащить наверх телевизор, но потом заметил, что ему нужен покой, не размышления, а просто покой. Дни перетекали один в другой, на улице поздно светало и рано темнело, один зимний день был как две капли воды похож на другой, а он, сидя за письменным столом, дополнял остов кукольного дома лестницей, обоями и паркетом, рассуждал над планировкой. Рядом с гостиной он задумал салон для вечеринок, в доме будут родительская спальня и детская, ванная, кухня и музыкальная комната. Он чувствовал себя так же, как когда-то, когда болел гриппом — то было приятное чувство собственной беспомощности.
По утрам после завтрака он выходил на прогулку, возвращался с бутылкой вина, половиной курицы и хлебом, кроме этого, ему было нужно весьма немногое, и к тому же это немногое день ото дня становилось еще меньше. За завтраком он читал газету и слушал радио, однажды он случайно поймал передачу о музее игрушек. Из передачи он узнал, что жемчужиной коллекции считают кукольный дом британской принцессы Мэри, этот дом был сделан в двадцатые годы прошлого века. Этот гигантский кукольный дом, как, во всяком случае, рассказывала журналистка, был точной копией двора королевы, там были даже проточные водоемы, а по дорожкам можно было проехать на настоящем «роллс-ройсе». Якобу было интересно, стала ли эта принцесса Мэри счастливым человеком, и он, сам не зная почему, подумал, что да. Самолюбие Якоба было задето; конечно, он не имел возможности пойти — даже ради родной племянницы — на такие расходы, но он должен стать приятным и уютным — ее кукольный дом. Саския говорила, что девочка должна в игре подражать миру взрослых. Он, правда, считал, что Анника может слишком рано заметить, как холодны настоящие дома.
По вечерам он часто ходил в кино, смотрел в основном блокбастеры, это его отвлекало, но потом было очень тоскливо одному возвращаться домой. Он проходил по прихожей, словно сквозь раскрытые клещи — слева сюрреалистическая картина с животными, глазеющими на него из какого-то райского леса, а справа — пронизывающая серьезным взглядом индейская Мадонна, очень похожая на Мону. Не сразу нажатие на клавишу выключателя стало привычным движением. До поздней ночи он не мог заснуть, щупал и трогал вещи, которые только что держал в руках, разглаживал сгиб телевизионного журнала, встряхивал вскрытый пакет кукурузных хлопьев. |