Изменить размер шрифта - +
Как слепцы, думала Виола, когда ее заставили учиться этому ремеслу. Ее существование смахивало на жизнь прислуги восемнадцатого века, работавшей за кров и стол, да еще вынужденной плести корзины. К тому же Виолу никто не освобождал от присмотра за детьми: несмотря на вечные разговоры о разделении труда, вся община недолюбливала Санни, за что Виола никого не могла винить. Деньги ее шли в общую копилку, и она не имела права запускать туда руку, не объяснив, зачем ей понадобились деньги. В один прекрасный день, мечтала Виола, она сбежит и прихватит с собой всю кубышку, чтобы растранжирить деньги на кока-колу, шоколадки, одноразовые подгузники и все прочее, что осуждалось общиной.

Сама Дороти бо́льшую часть времени «чистила чакры» (везет же некоторым, думала Виола) и заставляла Жанетт гадать ей на картах Таро. Виола ни разу не видела, чтобы Дороти плела корзины, а тем более доила строптивую тоггенбургскую козу, которую Виола, не без взаимности, ненавидела.

В Адамовом Акре Виола оставалась наедине с собой лишь тогда, когда выходила во двор якобы искать яйца. К ее возмущению, куры неслись где попало. Ее отец тоже держал кур, однако те были воспитанными и приходили нестись в гнезда. Но если яиц и не находилось, Виола не могла укрыться от надзора Дороти (которая возникала ниоткуда, как летучая мышь).

— Виола Тодд, правильно я помню? — спросила однажды Дороти, зловеще возникнув у нее на пути, как мисс Джессел из «Поворота винта».

Берти спала в своей коляске фирмы «Макларен», не годившейся для такого рыхлого грунта: колеса вечно отваливались. Санни был оставлен с Домиником, то есть полностью заброшен.

Берти заворочалась во сне и подняла ручонку, словно защищаясь от непрошеного явления Дороти. Виола, которая в это время бродила вдоль изгороди, грезя о горячих тостах с маслом и о капитане Уэнтворте из джейн-остиновских «Доводов рассудка», перепугалась до смерти.

— Да, я Виола Тодд, — осторожно подтвердила она. (Больше года живя с нею под одной крышей, Дороти по сей день не знала ее по имени?) — Виновна по всем статьям.

— Имя твоей матери — Нэнси? Нэнси Шоукросс?

— В некотором смысле, — еще осторожнее сказала Виола.

Ей не понравилось, что кто-то мусолит имя ее матери. Мать была для нее неприкосновенной.

— Так да или нет? — переспросила Дороти.

— Да, — сдалась Виола.

— Значит, она — из сестер Шоукросс, точно?

— Да. — Виолу даже подкупило, что о ее матери говорят как о живой.

— Я так и знала! — драматически воскликнула Дороти. — Мы дружили с ее сестрой Милли. Вместе играли в студенческом театре. Но с тех пор не виделись. Как поживает твоя тетушка?

— Она умерла, — с готовностью сообщила Виола, обрадовавшись, что о Милли можно говорить в прошедшем времени.

Лицо Дороти исказилось гримасой страдания. Ладонь легла на лоб.

— Ушла!

— Я ее почти не знала, — сухо продолжила Виола. — Кажется, она постоянно жила за границей.

— Хм… — фыркнула Дороти, словно обидевшись на эти известия, и нахмурилась. — Кстати, а что ты тут делаешь?

— Ищу яйца, — с легкостью солгала Виола.

Здесь всегда приходилось делать вид, что ты занимаешься чем-то полезным. На это уходило столько сил!

— Где у этого ребенка головной убор? — (Она всегда говорила только так: «этот ребенок» или «эти дети»).

— Головной убор? — переспросила Виола, удивившись такому старинному выражению: будто ей подмигнул сам капитан Уэнтворт.

Быстрый переход