Внимательные глаза незнакомца пробежали по моей грязной одежде, по усталому лицу.

— Ты выглядишь, как человек, который сбежал из дома, — доброжелательно пояснил он. — Вот я и подошел узнать, в порядке ли ты.

Пока незнакомец смотрел на меня, я разглядывал его. Мужчина будто как и я, попал сюда из другого мира, где кому-то есть дело до других. Подозрительно.

А еще мне не давал покоя его взгляд — чересчур пристальный, оценивающий, словно я — авантюрист у городских ворот, который просится в сыгранную команду, и проходит краткое собеседование у главы команды.

— Со мной все в порядке, — ответил я. — Сижу тут, пока батя ходит по рынку и закупается. Скоро вернется.

— Так рынки ведь полчаса назад закрылись, — вздернул он брови в притворном удивлении. — Кстати, чего он тебя с собой не взял?

Навязчивость этого человека стала беспокоить меня еще больше. Ладно, избавлюсь от собеседника, а потом подумаю, что мне делать дальше.

Я поднялся, попытался обойти мужика, но тот шагнул в сторону, перегораживая мне путь. К сожалению, выход из переулка один — с другой стороны кто-то заколотил выход досками в два с половиной метра высотой. Мне в моем состоянии, с девственным статусом и слабым телом даже в прыжке не дотянуться до верха.

— Ты знаешь, что бродяжничество в этом городе запрещено? — спросил седой. Теперь он не улыбался и не казался приветливым. Повезло мне, что в прошлый раз на него не наткнулся. А вот сейчас везение повернулось ко мне крупом, да…

— Кто это запретил бродяжничество, дядя? На окраинах подростки в брошенных бараках живут и чувствуют себя великолепно.

— Вот как? — заинтересовался седой. — Покажешь, где?

И я понял, кто этот человек. Да, он действительно торговец, только товар у него специфичный.

— А что это у вас за татуировка? — спросил я, указывая на его руку. Саму татуировку я не видел, но если он работорговец, она обязана там быть.

— Это? — приподнял он ладонь, и я заметил темноту чернил. — Богиня, которой я поклонялся, пока та не умерла. Лунора.

Покровительница воров, разбойников. Работорговцев. А рабство — участь хуже смерти, особенно для четырнадцатилетки.

Меня проняло, я сделал шаг назад. Седой расплылся в улыбке, и шагнул ко мне, слегка разведя руки в стороны, чтобы поймать меня, если попытаюсь проскочить мимо него.

— Только не кричи: все равно бесполезно, только людей потревожишь. Они здесь пуганные, умные, так что не выйдут, но трястись начнут в своих домах.