|
Его приближенные, чувствуя настроение своего повелителя, весело переговаривались между собой. С левой стороны стояла Эк-Лоль; ее сопровождало значительно меньшее число людей. Лицо царевны было печально; неожиданная потеря одного из немногих ее приверженцев, неоднократно рассказывавшего о великой правительнице прошлого и заронившего в ее душу мысль последовать ее примеру, сильно огорчила девушку. Она чувствовала себя в это утро особенно одинокой. Сейчас около девушки не было никого, на кого она могла бы положиться. На какой-то неуловимый миг у Эк-Лоль вспыхнуло сожаление, что рядом с ней нет Хун-Ахау, но приближающаяся процессия отвлекла ее от этой мысли.
Перед подъемом шествие перестроилось. После носилок и Ах-Каока на ступени лестницы вступил ахау-ах-камха Кантуль со своей свитой, за ними – царевна, а за ней последовали представители знатных родов. Ах-Печ, гневно фыркнув, протолкался к Ах-Меш-Куку и что-то шепнул ему на ухо; как и всегда сдержанный, Ах-Меш-Кук степенно наклонил голову. И только натренированное ухо Абиша сумело уловить два слова раздраженного толстяка: «детеныши» и «недолго». Медленно-медленно поднималась печальная процессия по ступенькам. Пение жрецов становилось все более печальным и пронзительным. Им вторил крепчавший на высоте ветер. А внизу, у подножия пирамиды, выстраивались все новые и новые толпы людей, задиравших головы, чтобы не прозевать момент, когда шествие покажется на вершине пирамиды, перед тем как войти в святилище. Носилки с телом уже были близки к верхней площадке, а плакальщицы и рабы, предназначенные в жертву, только вступили на первые ступеньки лестницы. Стоявший в толпе старый земледелец Вукуб-Ти-хаш, два дня добиравшийся до столицы, чтобы посмотреть на редкостное зрелище, шепнул своему соседу: – А им всем будет трудно разместиться на площадке перед храмом. Уж больно много народу собралось. И перья на украшениях они себе пообломают – такая там будет давка! И через секунду добавил мечтательно: – Вот было бы хорошо, если бы вдруг пирамида рухнула! – Это зачем же? – сердито спросил его сосед. – Сразу бы не стало никого, кому надо платить налоги и сборы. – И Вукуб-Тихаш залился тихим дребезжащим смехом. На верхней площадке пирамиды действительно было не много места. Поэтому большая часть процессии – все члены совета – так и осталась стоять на ступенях лестницы. Люди расположились так, что посередине оставался узкий проход, чтобы пропустить в нужный момент каменщиков и предназначенных в жертву, ждавших внизу у подножия. Перед входом в святилище носилки с телом были опущены на плиты, перед ними встал Ах-Каок и группа избранных жрецов, державших в руках нефритовую маску, ожерелья и другие предметы для украшения покойного. Вокруг них столпились представители знати и остальные жрецы. По сторонам носилок с телом верховного жреца стояли Эк-Лоль и Кантуль. Когда на площадке воцарилось относительное спокойствие, горбун, стоявший с низко опущенной головой, поднял ее и пристально посмотрел на мертвеца. Жрецы прекратили петь. – Иди с миром в царство владыки мертвых, о верховный жрец, великий Ах-Кин-Маи, – громким голосом торжественно произнес Ах-Каок и сделал нарочитую паузу. Царевна побледнела, Кантуль злобно стиснул зубы и метнул на горбуна испепеляющий взгляд, в толпе знати недоуменно зашептались. – Я знаю, – продолжал новый верховный жрец, – что ты при жизни носил другое имя. Но теперь, когда ты далек от нас и никто не может обвинить меня, твоего верного слугу, в лести, я говорю громко, перед лицом всех: да, ты был новым Ах-Кин-Маи, и твоею святостью и мудростью держался светоч мира, наш славный Тикаль. Теперь речь горбуна лилась плавно и безостановочно. Он восхвалял усопшего по всем правилам заупокойного обряда. |
